странными золотисто-розовыми, как закат, красками ее маленькую комнату.
Камилла потушила сигарету, в очередной раз пообещав, что больше не будет курить в комнате. Она подошла к полке, где стоял ее проигрыватель, остановила его, потом аккуратно переставила иголку на другую часть пластинки. У Чайковского наступил март. Как же все-таки февраль не вписывался в эту пластинку. Он был лишним. Ей нравился этот плавный переход от января к марту… они были словно одно целое.
Она посмотрела в окно: улицами гуляли мамы с детьми, кто-то вышел с собаками, а некоторые – с детьми и собаками. Картинка семейной идиллии. Камилла снова закурила. Дым словно заигрывал с теплым, почти оранжевым светом в комнате, после чего растворялся и рассеивался в нем.
Это была минута успокоения. И вот пошел «Апрель. Подснежник». Она закрыла глаза и представила, что гуляет по лесу, находит поляну и видит подснежники. В ее воображении это была черно-белая картинка. Действия протекали быстро, как в старых фильмах Чаплина. Ее движения не натуральны, она стремительна. И вот у нее уже целая корзина подснежников. И вдруг из лесу выпорхнула настоящая жар-птица, а вместе с ней – «Май. Белые ночи». Затем закончилась весна, практически прошло все лето и заиграл «Август. Жатва». Вот только Камилле нечего было жать. В ее голове ни одна идея не смогла пустить уверенные корни мыслей, которые росли бы и развивались в полноценных героев, вырисовывая совершенно иной мир, который распускался бы в прекрасные цветы структуры. Вскоре эти цветы могли бы подарить сладкие плоды мыслительных трудов, удобренных воображением и опытом. Камилла представила, как бегает по черному полю, где не пророс ни один колосок пшеницы. Она опускается на колени, погружает свои руки в землю и начинает раскапывать ее в поисках ростков. Возможно, им просто нужна помощь. И вот «Август. Жатва» из спокойного ритма набирает скорость, чувствуется его напор; и чем живее и громче становится мелодия, тем быстрее Камилла роет землю руками.
Зазвонил телефон.
Камилла открыла глаза. Она взглянула на свою печатную машинку, потом на телефон.
– Да. Томас?
– Ками, плохая новость. Сценарий отклонили, но… – она не слушала, что он говорил дальше, это всегда были стандартные ободрительные речи.
Камилла бросила трубку.
Камилле Стоун было двадцать шесть лет. Она знала, что жизнь неуловима. Точно также ей всегда казалось, что она родилась не в то время и не в том месте. Камилла была временно без работы, она ушла из одной нелепой конторки, где вроде как промышляла сценарным искусством. Платили мало, но хуже всего было то, что большую часть рабочего времени, она убивала, уставившись в монитор компьютера, создавая видимость работы. Кто виноват, что все свои задачи она выполняла быстро? В большей мере в ее обязанности входили звонки и ожидание ответов, лишь изредка – написание сценариев.
В какой-то момент Камиллу переманила старая приятельница из университета:
– Давай рискнем! Ты и я! Только подумай, как когда-то. Наберем команду. Мы будем снимать великолепные работы. Но самое главное – никто не будет препятствовать твоему кругу занятий. Пока возьмем рекламное направление, а дальше – посмотрим.
Камилла подписалась на эту авантюру. Ее согласие было обосновано юношеским максимализмом и желанием все успеть. Ей все время казалось, что ее жизнь – это огромные песочные часы, где каждая песчинка размером с яблоко, и каждое падение такой песчинки она слышала практически ежедневно. Бежать… бежать. Но куда?
Их общее дело быстро прогорело. Команда была слабой, заказы – странными, а каждый сотрудник хотел отгрызть кусок побольше, предпочитая трудится поменьше. Приятельница, которая пыталась выполнять обязанности руководителя, режиссера и финансиста, перестала замечать, что теряет команду. Камилла хотела уйти самой первой, но ее моральные принципы не могли ей этого позволить. От случая к случаю она предлагала подруге свернуть весь этот балаган, пока есть возможность и финансовые потери не столь большие.
И вот они стояли под дождем, мокрые, уставшие после тяжелого дня и попыток провести съемку с одним оператором, без звукорежиссера… Как часто бывает, второй оператор отказался, так как подвернулась работа посолиднее. Камилла обняла подругу и ушла домой. На следующий день подруга сообщила о желании временно свернуть деятельность продакшена. Ее «временно» превратилось в «навсегда».
Далее пошло телевидение: сон по четыре часа и сценарии для шоу с женскими советами и прочей чепухой, с которой Камилла никогда прежде в своей жизни не сталкивалась. А что тут скажешь, если чаще всего она сама предпочтет выйти на улицу без макияжа?
Она так долго ничего не писала, что в один тяжелый день с бутылкой мерло села за компьютер и начала неистово стучать пальцами по клавишам. Тот вечер растянулся до шести утра, а потом перешел в день субботы. Изнеможенная и уставшая Камилла поползла к своей кровати, но мысли не давали ей покоя. Она продолжала бормотать слова героев, прокручивать в голове их мысли, ощущения, продолжала оправдывать их ошибки, объяснять поведение… Она пыталась докопаться до прошлого своей героини, чтобы узнать, почему та все время носит с собой