слова или фразы допрашивающих. Память его оказалась феноменальной. Лицо Галена мрачнело.
– С такой скоростью допроса мы просидим с ним до самой зимы… – высказался наконец один из охранников.
Кровоточащие губы Майлза раздвинулись в маниакальной улыбке.
– «Быть иль не быть? Вот в чем вопрос, – прочирикал он. – Что благородней духом – покоряться пращам и стрелам яростной судьбы…»
Он знал эту древнюю пьесу с детства и сейчас живой, ритмичный стих неумолимо вел его за собой. Похоже, Гален заставит его замолчать, только избив до потери сознания. Майлз еще не дошел до конца акта, как двое рассвирепевших охранников поволокли его вниз и швырнули в камеру.
Но там скорострельные нейроны продолжали бросать его от стены к стене: Майлз расхаживал и декламировал, усаживался, вскакивал со скамейки. За женщин он читал высоким фальцетом, почти что пел. Добравшись до последней строки, он упал на пол и лежал, жадно ловя ртом воздух.
Капитан Галени, который забился на край скамьи и последний час сидел, зажав ладонями уши, рискнул поднять голову.
– Вы закончили? – мягко спросил он.
Майлз перекатился на спину и тупо уставился на осветительную панель.
– Гип-гип-ура грамотности… Меня тошнит.
– Неудивительно. – Галени и сам казался совсем больным. Он еще не пришел в себя после парализатора. – Что это было?
– Вы о чем – о пьесе или химсредстве?
– Пьесу я узнал, спасибо. Что за средство?
– Суперпентотал.
– Вы шутите.
– Какие шутки! У меня часто бывает странная реакция на лекарства. Есть целый класс успокоительных, к которым мне нельзя прикасаться. Видимо, суперпентотал из этой компании.
– Вот так везение!
«…На кой нам черт сохранять ему жизнь в качестве банка данных…»
– Не думаю, – сухо заметил Майлз. Он с трудом поднялся на ноги и бросился в туалет. Там его вывернуло наизнанку, и он потерял сознание.
Майлз пришел в себя и сразу почувствовал, как немигающий свет над головой колет глаза. Он прикрыл лицо рукой, стараясь спрятаться от него. Кто-то (Галени?) положил его на скамью. Сам Галени спал напротив, тяжело дыша. На краю скамейки Майлза стояла тарелка с остывшим обедом. Видимо, была глубокая ночь. Майлз с отвращением взглянул на еду и убрал ее с глаз долой, под скамейку. Время ползло адски медленно – медленнее не бывает. Он ворочался, метался, садился, снова ложился… Все тело болело, к горлу то и дело подступала тошнота. Даже сон не шел.
На следующее утро, после завтрака, охранники взяли не Майлза, а Галени. Во взгляде уходящего капитана отразилось суровое отвращение. Из коридора тут же донесся шум жестокой потасовки: Галени старался заставить применить против себя парализатор – зверский, но эффективный способ избежать допроса. Ему это не удалось. После марафонского промежутка времени тюремщики вернули его глупо хихикающим.
Галени бессильно лежал на скамье еще около часа, время от времени