понял я, дурная она, знаю я, а ты… – дед Степан прервал начатую фразу и с удивлением уставился на Петра.
Тот вдруг застыл как вкопанный, побелел лицом, глаза расширились, в них застыл ужас.
– Петька, ты чего? Горячка тебя, что ли догнала? – не на шутку перепугался дед Степан.
– Сзади, сзади… – прохрипел Пётр, – обернись, только медленно.
Дед Степан, почувствовав холодок в груди, медленно обернулся. За его спиной стоял Дружок и внимательно не отрываясь смотрел на вытянувшегося в струнку Петра.
– Так это Дружок наш, – облегчённо выдохнул дед Степан, – Светка вчера привела, живёт он у нас теперича. Это я, наверно, калитку-то не прикрыл, когда выскочил на твой крик, вот он и вышел. Чего застыл-то?
– Забери свою козу, – шёпотом сказал Пётр и выпустил конец верёвки из рук. – Быстрее.
Пётр легонько оттолкнул Катьку от себя, она, отойдя шагов на пять, развернулась и, наклонив голову, с разгона боднула Петьку в ногу и, видимо, совсем ошалев, поскакала вдоль по улице от Петра и деда Степана.
– Вот же зараза! – вскрикнул дед Степан и бросился вдогонку за козой.
За ним потрусил Дружок. Коза вдруг остановилась как вкопанная, а потом, мотнув головой, начала скакать боком на одном месте. Пока она выписывала свои пируэты к ней уже не спеша добежал Дружок и, обогнав и тем самым перекрыв дальнейший путь, остановился.
Катька, видимо, почувствовав его присутствие, завершила свои прыжки и замерла. Он сделал шаг навстречу, и она опрометью бросилась бежать от него по направлению к дому деда Степана. Пёс двинулся за ней, сначала медленно, а потом всё быстрее и быстрее.
Когда коза поравнялась с дедом Степаном, он попытался её перехватить, но она, увернувшись, пронеслась мимо.
Пётр, успевший сделать лассо из верёвки, прицелился и ловко накинул его на шею беглянки. Коза упрямо пыталась скакать дальше, но Пётр крепко держал свой конец верёвки.
– Попалась, мерзавка! – торжествовал он.
Передав верёвку из рук в руки подоспевшему деду Степану, он, матерясь и потирая ушибленную ногу, добавил:
– Вот же дьяволица, а не коза. Я бы на твоём месте зарезал бы её давно, это же светопреставление какое-то, а не животина. Такой скверный нрав, такой злобный норов, просто диву даёшься.
– Да уж, вся в папаньку своего, Борьку, тот-то уж просто исчадие ада, никому проходу не даёт, как с ним Семёновна управляется, ума не приложу. – сказал, пытающийся отдышаться дед Степан. – Вот ведь пробежку мне устроила, поганка.
– Где Светка-то алабая взяла тут у нас? – спросил, закуривая, Пётр.
– Какого алабая? – не понял дед Степан.
– Какого, какого, такого. – показал Пётр глазами на Дружка, который, подойдя к стаду, улёгся на траве, не спуская с них глаз.
– Дружок его зовут, что за алабай такой, не понимаю. – пожал плечами дед Степан и, засунув папиросу в рот, начал хлопать себя по карманам в поисках спичек.
Пётр достал зажигалку и поднёс зажжённую деду Степану:
– Дружок –