ущелья, но неведомой силой, немыслимой судорогой, нежданным везеньем – удержишься.
– Крепкая у тебя память, Эртхиа, – похвалил царь. – Иди, готовься в путь.
Не смея ослушаться, Эртхиа отбежал недалеко и, хоть ничего не слышал, не отрываясь следил за отцовской рукой, не отпускавшей кинжала.
Царь не сразу обратился к невольнику. Задумчиво разглядывал обмотанную черной тафтой косу, спадавшую со спины в сухую пыль. Потом спросил:
– Что, жемчужный мой, понравилось тебе скакать верхом?
У Акамие оборвалось и сжалось что-то в животе от тихого голоса царя. Убил бы уж сразу, не терзал бы страхом…
– Да, господин, – ответил Акамие, но голос присох к гортани.
– Что, мой нарджис, что ты сказал?
– Да, господин! – выкрикнул Акамие, желая положить конец пытке.
– А пальцы твои серебряные дрожат. Не от усталости ли? – тем же ласковым голосом продолжил игру царь.
– Нет! – поспешно ответил Акамие и прикусил губу. Тяжело и горячо стало векам от слез, выступивших не от страха, а от жгучей досады.
– Пристал ли страх столь отважному всаднику? – с нехорошим смешком спросил царь. – Подойди ко мне, мой легконогий.
Акамие поднялся. Ноги едва слушались, но голову он держал высоко.
Царь впился взглядом в его лицо.
Акамие понял, что делает шаг навстречу смерти.
И сделал его.
В глаза царю смотрел спокойно: Судьба исполнится, никому не дано противиться ей.
Исполни же, царь и отец, судьбу мою.
Глядя в отрешенные, небоящиеся глаза, царь положил обе руки на плечи Акамие – не придавил сверху, а, будто поддерживая, сжал с боков. И смотрел, смотрел внимательно. Чего еще не разглядел он в этих глазах при колеблющемся, уклончивом свете масляных светильников? И только ли яркое солнце над войском причиной тому, что и светлее, и ярче кажутся виноградово-синие глаза, не обведенные черной и золотой краской?
Громким голосом выкрикнул царь имена сыновей – над лагерем заметались голоса, повторяя приказ царевичам явиться к отцовскому шатру.
Во рту стало солоно. Акамие разжал зубы. Провел языком по занемевшим губам. Нижняя была прокушена.
Царь развернул Акамие, поставил справа от себя, не отнимая руки от его плеча.
Первым подбежал Эртхиа, пеший и без кольчуги. Царь сверкнул на него глазами, и царевич отступил, прячась за конями подъехавших братьев.
– Вот этот, что в покрывале, – медленно, весомо выговаривал царь, – это брат ваш, Акамие. А это, Акамие, твои братья: Лакхаараа, Эртхаана, Шаутара и… – царь строго свел брови, – и Эртхиа.
Акамие видел их наконец-то всех и вблизи. Все похожие между собой, словно царь, старея, оставлял свои облики, как змея – сброшенную кожу, и облик молодого царя продолжал жить отдельной жизнью. В белых платках вокруг высоких шлемов, в ярких кафтанах, все, кроме Эртхиа, в сверкающих кольчугах.
И все смотрели на царя, лишь