дочь визиря, но умной и жестокой она тоже была. Подойдя к горшечнику, взяла она драгоценный кувшин из рук мастера и изо всех сил бросила его на пол. На мелкие осколки разбила она его творение, чтобы никто не смог понять потом, что здесь произошло. Затем позвала она двух евнухов и велела выбросить горшечника за ворота. А слугам своим под страхом смерти запретила вспоминать этот случай.
Долго лежал горшечник в пыли перед воротами дома визиря. На «дивану» – безумного – был похож он, и люди не обращали на него внимания. Он и был безумным – в ушах его звучал один лишь грохот разбиваемого кувшина, а перед глазами стояло пылающее гневом лицо девушки. Только ночная прохлада привела его в чувство и, поднявшись, медленно побрёл он назад к своему дому. С тех пор не стало в Багдаде великого мастера. Не подходил он больше к гончарному кругу, не разговаривал он с людьми, желавшими сделать ему заказ, не беседовал, как раньше с учениками своими. Даже намаз во славу Всевышнего не совершал он больше и, в конце концов, все оставили его. Ничего не видя и не слыша, сидел он, как и прежде, под чинарой, и в ушах его всё ещё звучал грохот разбиваемого кувшина, а перед глазами всё ещё стояло пылающее гневом девичье лицо.
Прошло время, за долги отобрали сборщики налогов и дом его, и мастерскую. Дервишем стал мастер. «Дивана», так теперь звали его люди. Пытаясь забыть дочь визиря, год за годом скитался он. До Хорасана, до Пянджа доходил он в своих скитаниях. И в Бухаре видели его люди. Но ни с кем не разговаривал он, ни о чём не спрашивал, потому что, несмотря на скитания, в ушах его по-прежнему звучал грохот разбиваемого кувшина, а перед глазами стояло гневное лицо дочери визиря. Как и в Багдаде, сидел он в иных краях в тени дерева, только теперь стояла перед ним небольшая пиала, в которую сердобольные дехкане клали иногда горсточку риса. Сгорбился и высох мастер, стала белой, без единого чёрного волоска, борода его, поредели белые волосы его. Наконец, после многих лет скитаний, вернулся он в родной Багдад. И поразила там мастера непонятная болезнь. Ничего не болело у него. Двигались руки его и ноги, но не было желания даже пошевелить ими. Открыты были глаза его, и от солнечного света смыкались веки, но ничего, кроме прекрасного лица дочери визиря, не видел несчастный «дивана». Даже странствовать больше не хотел он. Добравшись до своего бывшего дома, лёг он под старой чинарой и не вставал уже много дней. И случилось так, что в это время в Багдаде гостил великий врач Абу Али ибн Сина. И те, кто знал мастера раньше, собрали подобающие дары для врача и пригласили его полечить мастера. В тот же день пришёл Абу Али к чинаре, где лежал «дивана». Долго осматривал он его, трогал руки и ноги, мял живот, смотрел цвет языка, придвигал лампу к глазам его и, в конце концов, сказал: «Ничем не болен ваш мастер. Просто не может больше жить он без любви. Исцеление возможно, но только тогда, когда получит он поцелуй от той, которую любит!» С тем и ушёл великий врач. А люди, заботившиеся о мастере, стали готовиться к трауру. Ибо не знали они, кого любит мастер,