на всякий случай согласился с ней Слипер, хотя абсолютно не понял, что она имеет в виду. Ничто в обозримом им пространстве не желало быть чем-то утыканным, да и чем тыкнуть в него – тоже не отыскалось.
– Ну и как?
– Красиво! – неопределённо кивнул братец, уёживаясь слегка то ли от зябкости вечерней, то ли с пилюльки, которая начала радостно и быстро расфуфыриваться у него внутрях.
– Быстро тебя взяло. А ты куда сейчас вообще?
– Туда и сюда.
– Хе, енто ж нам по пути! Поехали!
Девица выбежала на дорогу и подняла руку. Какая-то машина послушно подрулила к ней.
«Магия! – подумал Слипер. – Бытовая магия! Чур меня, чур!»
– Садись, поехали! – Девица залезла в машину и призывно помахала рукой.
Слипер поднялся и послушно полез за ней внутрь машины. Плюхнувшись на сиденье, он снял кроссовки со внезапно ставших тяжёлыми ног и расслабился.
– Айда в Грибыч! – предложила девица.
– А это возможно? Интересно, я никогда не был внутри Загрибуки!
Девица захохотала всеми расцветистыми своими тряпочками и гремелками в одежде.
– Загрибуки-и-и-и… Ой, не могу! А ты прикольный! Тебя как звать-то?
– Слипер.
– А меня Нагваля Хуана Хасановна! Ну что, ёу-брат-Слипер, понеслась?
– Ну, алга, коли так.
Машина сорвалась с места.
Новоявленный ёу-брат качался на заднем сиденье, вполуха слушал непрерывающуюся болтовню Нагвали Хуаны Хасановны и чувствовал, как нечто пробирается в сознание и мутит его.
– Ты чего, Слипер? – встрепенулась Хасановна. – Тебе что, плохо?
– Да я чё-то… Я чё-то… Уж не знаю и чё! – Слипер внезапно ясно представил себя на месте приунывшего от качки Червячка-Мозгоеда. И всё стало вокруг голубым и зелёным. Зелёным в особенности.
– Погоди, я сейчас, – Нагваля Хуана Хасановна полезла в свою сумку. – Тебе воды надо! Или чайку несладкого!
– Что-то у меня пред глазами всё плывёт…
– Потерпи… Я сейчас… Я сейчас…
– А – Я – ЩЩЩЩАЗ! – взвизгнули тормоза, кроссовки подпрыгнули, и всё погрузилось в непролазную тьму Гримпенских трясин, окружавших вымазанный зубной пастой пионерский лагерь «Лотос» совхоза «ДАО – Средний Путь».
Башкирскому Коту и Загрибуке совместно снились в это время разные и совершенно неописуемые вещи. В этих снах рыбы в пенсне читали лекции по навигации перед аудиторией бравых балтийских моряков. Взрывались фейерверком банки с килькой в томате. Ёп-штейн вместе с дядей Кацманом и его другом Боцманом сидели в трусах на облаке и пели старую песню про еврейскую девушку Любовь Как-сон. Священник в форме швейцара совал в рот своей пастве вместо облаток градусники. А сама паства, состоявшая сплошь из отутюженных балерин и вымазанных в нефти шахтёров, переругивалась в очереди за облатками чудовищной смесью из отрывков Бадлера и простого пуэрториканского мата.
– Почём рыба? Что дают-то вообще? – заорал прибывший очередной шахтёр,