обстрел. Саулюс упал, подвернул ногу, покатился вниз и ненароком ударил рацию несколько раз о камни, затем в нее попал осколок, и она перестала работать. На них наступали душманы, пытаясь их окружить, и нужно было срочно вызывать подмогу. Он засел и погрузился в ремонт с головой, что-то разбирал, собирал, и примерно через пять минут рация заработала. Они вызвали подмогу, прилетели два вертолета и открыли огонь по наступающим душманам. Также подключилась артиллерия и стала бить по тем высотам, откуда по ним велся огонь, откуда шло наступление. И в результате группе дали уйти. Один боец получил ранение, но, как потом выяснилось, несерьезное – осколки-царапины, и он через несколько дней вернулся в строй.
Пархомин – это офицер, которого солдаты, даже из других подразделений, уважали, избегая называть «шакал», как других офицеров. Был он хоть и жестким и требовательным, но смелым и всегда заботился о своих солдатах. Например, он мог позвонить заместителю по тылу полка и потребовать от него замены просроченных сухпайков, выдачи большего количества продуктов, мог при этом разговаривать жестко, хотя собеседником был майор. Он добивался для солдат всегда максимально лучшего.
Один ефрейтор еще до прихода Жеки в подразделение был тяжело ранен и отправлен на базу, в госпиталь: ему осколком сильно ранило правое бедро. Осколок, хоть кость и не задел, но прошел близко к колену и задел сухожилия, а другой осколок попал в бок, раздробив ребро. Ефрейтора звали Величко Андрей. Он пролежал в госпитале несколько недель перед отправкой в Союз, и Пархомин, когда был в части, сам завез ему письма, привез его вещи, продукты, поддержал его, поблагодарил за службу. От него исходили забота и участие, и все это чувствовали.
Но больше всего Жеку поразила его смелость, когда тот стал отчитывать двух солдат-дагестанцев, оставленных на важной позиции – прикрывать высадку десанта. Но из-за начавшейся стрельбы они внезапно без приказа покинули позицию, тем самым дав возможность вести прицельный огонь по всей группе.
Все залегли, а вертолет, так и не высадив до конца солдат, улетел, и было просто чудом, что все обошлось без жертв. Когда они прибыли в казармы, Пархомин орал на них: «Сволочи! Негодяи! Вы – трусы! Я так и напишу в ваш аул, чтобы ваши деды и родители знали, что они воспитали трусов». Он обзывал их последними словами и сказал, что в следующий раз, если кто погибнет, они будут писать похоронки, объяснять родителям на своем неграмотном русском языке: «Простите, маманя, я струсил и сбежал, а его убили…»
Это продолжалось минут 10, после чего он заявил, что даже в тылу такие гады что-то да испортят. Они пытались что-то сказать в свою защиту, их ноздри раздувались. Это были кавказцы, горячие ребята, которые вообще не привыкли, чтобы с ними так разговаривали. Им было приказано месяц носить все дополнительные боеприпасы на заданиях и убирать туалеты по возвращении. В принципе такое поведение мало кто мог себе позволить, потому что душманы – это одна опасность, а была и другая, когда особо жесткие с молодыми солдатами