расскажу, когда повидаю Домициана и удостоверюсь, что он тебя похоронил. Надо идти шаг за шагом к намеченной цели, а не все сразу.
– Согласен.
– А пока, иди отдохни.
Ночью к жилью сенатора подъехала каррука. Из нее вышли двое странников в накидках и постучались в ворота. Их открыл раб и обомлел. Перед ним предстали двое здоровых и крепких мужчин среднего возраста с изрезанными лицами и видом явных убийц. Один из них сплюнул и хрипло проговорил:
– Зови хозяина сюда, быстро! Проклятый евнух.
Раб закрыл ворота весь трясясь и что есть мочи побежал к таблину сенатора.
– Господин! – взмолился он, врываясь без предупреждения. – На улице убийцы и хотят тебя видеть.
Сервий расхохотался от вида своего раба:
– Уже иду.
– Позвать всю нашу охрану?
– Да ты что? Не смей никого будить. За полночь уже.
Гней спокойно переоделся и вышел из виллы, двое незнакомцев расступились на улице. Он заглянул внутрь карруки и довольный кивнул:
– Отличная работа. Даже очень.
– Куда доставить посылку?
– Я с вами поеду.
Каррука двигалась по ночному Риму в сторону Палатинского холма. Как ни странно, но именно ночью в столице мира кипела жизнь. Огромный поток каррук, извозчиков и целых обозов, процессией вьючных животных, буквально заполонили все улицы грохотом своих колес, топотом и вонью, заставляя содрогаться окрестные инсулы и домусы, а Тибр отвечал крикам носильщиков эхом. Естественно, что этот нескончаемый поток и гул, который его сопровождает, обрекает римлян на бессонницу. Как можно было заснуть в своей кубикуле в инсуле, когда проезд каррук через уличные повороты, ругательства погонщиков, которые не двигаются с места, лишили бы сна даже императора. В этот период массовой застройки и реконструкций, в целях безопасности от пожаров, когда на небе не было луны, улицы погружаются в глубочайшую тьму. Не было никаких масляных фонарей, факелов или свечей на стенах, никаких ламп, подвешенных к дверным косякам, кроме тех исключительных иллюминаций, внезапно, если кто-то отмечал праздник. В обычное же время ночь падает на Рим, как тень некой опасности – смутной, коварной и грозной. Каждый гражданин направляется к себе домой и там затворяется, укрепляясь наглухо. Все лавки вымирают, за створками дверей пропускают охранные цепи, ставни в кубикулах также запирают, а цветочные горшки убирают с окон, которые они украшали. Патриции, если им приходится выйти из виллы, чтобы осветить и защитить свое передвижение, берут в провожатые рабов с факелами. Другие не слишком-то надеются на ночные обходы (sebaciaria), предпринимаемые, несущими большие свечи, отрядами городской когорты, слишком большого района, чтобы одновременно можно было наблюдать за ним целиком. Упрек в небрежности навлечет на себя всякий, кто отправляется ужинать, не составив прежде завещания и, в случае убийства, обязывающие префекта стражей преследовать убийц (sicarii), взломщиков (effractores), грабителей всякого рода (raptores), изобилующих в Вечном городе, чтобы согласиться, что на его погруженных во тьму улиц, возвращающемуся