него очарования всех этих женщин, которые, как музы, окружали свою богиню и волновали неведомыми чувствами его корсиканское сердце. Теперь он начинал понимать, что в Париже женщина оказывала известное влияние на течение внешних событий. «Женщины здесь повсюду, – писал он в эту эпоху Жозефу, – в театре, на прогулках, в библиотеках. В рабочей комнате ученого можно встретить очаровательные существа. Здесь, только здесь они стоят того, чтобы править общественным рулем. И поэтому мужчины до глупости влюблены в них. Они думают только о них, живут только ими и ради них».
Не всегда только политические разговоры оживляли общество Терезии, хотя быстрая смена событий тогдашнего времени давала вполне достаточно материала для обмена мыслей. Любезная хозяйка отлично умела разнообразить для своих гостей препровождение времени. Все ее приятельницы были очаровательны, жизнерадостны и легкомысленны, как она. Поэтому танцы у Терезии были в большом ходу. Иногда общество развлекалось музыкой и декламацией, а также играми, где главную роль играли поцелуи. Словом, царило самое неудержимое веселье, не стесняемое никаким этикетом. Сам серьезный генерал Бонапарт поддавался общему настроению. Однажды он держал в своей руке дивно сформированную руку Терезии. Он рассматривал тонкие линии этой классической ручки, и вдруг ему пришло в голову предсказать будущее по этим линиям. Мадам Тальен была очень довольна этой выдумкой. Кружок любопытных дам и кавалеров образовался вокруг оригинальной пары, и Наполеон патетическим тоном наговорил ей самых невероятных предсказаний, к величайшему удовольствию и веселью окружающих. Все начали протягивать ему свои руки, и смеху и шуткам не было конца.
В этот вечер хозяйка дома была особенно прекрасна[6]. Стройная, высокого роста, она возвышалась над большинством присутствующих дам. Она была в греческом одеянии. Легкая индийская ткань драпировалась античными складками вокруг ее прекрасного тела, позволяя не только угадывать его формы. Ее черные волосы были завиты и собраны в античную прическу, такую, как мы видим на бюстах в Ватикане. Они, как рама из эбенового дерева, окружали ее прекрасное, нежное лицо. Золотые запястья сверкали на ее изящных голых ногах, обутых лишь в сандалии, и на ее дивной формы руках, которыми сам Канова мог бы воспользоваться как моделью для прекраснейшей из своих статуй. Ее большие, широко открытые глаза сверкали огнем, ее маленький, чувственный рот улыбался торжествующей улыбкой в ответ на все восхищенные взгляды, которыми ее пожирала толпа окружавших ее молодых франтов.
И что за голос! Он звучал как пение сирен, и нужно было, подобно Одиссею, заткнуть себе уши воском, чтобы не подпасть под его очарование. С несравненной кокетливой грацией играла Терезия драгоценной кашемировой шалью, кроваво-красный цвет которой еще рельефнее оттенял нежную белизну ее рук и плеч.
Ее физические и духовные качества были как бы специально созданы для обольщения; она была прирожденная