вечер. Закутанная в домино с зеленым бантом, мадам Тальен в волнении ходила по празднично убранному залу. Наконец показались два домино, из которых одно было с таким же зеленым бантом, как и она. Когда он поравнялся с Терезией, он тотчас же отделился от своего спутника – это был доктор Лукас, – и подал ей руку. В течение по крайней мере часов двух можно было наблюдать вместе эти два украшенные зелеными бантами домино, которые в самом оживленном разговоре прогуливались по залу. Одно, казалось, изливалось в просьбах и мольбах, другое оставалось холодно и непреклонно. Время от времени, как бы в виде слабого утешения, он говорил ей лестные любезности. Ответ был точен: первый консул отказывал прежней «собственности правительства» в доступе в Тюильри. То, что было до тринадцатого Вандемиера, теперь нужно было предать забвению. В то время он нуждался в ее обществе, потому что Барра, Уврар и многие другие могли ему быть полезны. Но времена изменились. Теперь он был господином положения. У него не было ни малейшей охоты вводить при консульском дворе легкие нравы Директории, что, несомненно, случилось бы с появлением Терезии в Тюильри. Кроме того, ему не очень-то приятно было вспоминать то время, когда он принужден был обращаться к ней с просьбой денег на новую амуницию.
Но от Терезии не так-то легко было отделаться. Когда настали времена Империи, когда та самая Жозефина, с которой она когда-то делилась любовью Барра, которой она так часто протягивала руку помощи, если легкомысленной креолке приходилось слишком запутаться в долгах, когда эта Жозефина облеклась в пурпурную мантию и надела на голову корону, тогда Терезию охватило еще более жгучее желание блистать в том дворце, двери которого так жестоко закрывал перед ней властный приказ одного человека. О, как хотелось ей затмить своей победной красотой, грацией, светскостью всех этих новоявленных супруг маршалов и герцогинь, которые неловко путались в своих тяжелых придворных шлейфах! Она, бывшая маркиза де-Фонтене, показала бы им всем, что она не забыла этикета старого режима, несмотря на свое превращение в «богородицу Термидора» и львицу Директории!
Ей оставалось одно средство достигнуть этого. Она должна была попытаться еще раз лично переговорить с императором. Ведь он тоже был мужчина, почему же именно он должен был избежать ее чар? Но где же и когда можно было видеться с ним? Только на маскарадах, которые Наполеон никогда не пропускал и которые были доступны для всех. Терезия была упряма. Император рассказывал сам на острове Св. Елены, что каждый год одна и та же маска подходила к нему. Она напоминала ему о прошлом, вспоминала все то, что она сделала для него и для его близких. Он вежливо выслушивал ее, но ответ был всегда один и тот же. Однажды он сказал ей: «Я не отрицаю, мадам, что вы очаровательны, но вдумайтесь только в то, чего вы требуете от меня. Судите сами. У вас было два или три мужа и куча детей со всего света. Без сомнения, каждый считает за счастье быть соучастником первого ошибочного шага; при втором уже сердятся, но, может быть, все-таки