в то время как при другом она определенно выступает на первый план, то все же можно утверждать, что первый вид войны является в такой же мере политическим, как и другой. Ведь если на политику смотреть как на разум олицетворенного государства, то в сочетания, охватываемые его расчетом, могут входить и такие сочетания, при которых характер создавшихся отношений вызывает войну первого вида.
Второй вид войны можно было бы считать более охватываемым политикой только в том случае, если под политикой условно разуметь не всестороннее проникновение и охват возможных отношений, а избегающее открытого употребления силы осторожное, лукавое, да пожалуй, и нечестное мудрствование.
27. Последствия такого взгляда для понимания военной истории и для основ теории
Итак, во-первых, войну мы должны мыслить при всех обстоятельствах не как нечто самостоятельное, а как орудие политики; только при таком представлении о войне возможно не впасть в противоречие со всей военной историей. Лишь при этом представлении эта великая книга раскрывается и становится доступной разумному пониманию. Во-вторых, именно эта точка зрения показывает нам, как различны должны быть войны в зависимости от мотивов и обстоятельств, из которых они зарождаются.
Первый, самый великий, самый решительный акт суждения, который выпадает на долю государственного деятеля и полководца, заключается в том, что он должен правильно опознать в указанном отношении предпринимаемую войну; он не должен принимать ее за нечто такое, чем она при данных обстоятельствах не может быть, и не должен стремиться противоестественно ее изменить. Это и есть первый, наиболее всеобъемлющий из всех стратегических вопросов; ниже, при рассмотрении плана войны, мы остановимся на нем подробнее. Пока мы ограничимся тем, что установим основную точку зрения на войну и на ее теорию.
28. Вывод для теории
Итак, война – не только подлинный хамелеон, в каждом конкретном случае несколько меняющий свою природу; по своему общему облику (в отношении господствующих в ней тенденций) война представляет удивительную троицу, составленную из насилия как первоначального своего элемента, ненависти и вражды, которые следует рассматривать как слепой природный инстинкт; из игры вероятностей и случая, обращающих ее в арену свободной духовной деятельности; из подчиненности ее в качестве орудия политики, благодаря которому она подчиняется чистому рассудку.
Первая из этих трех сторон главным образом относится к народу, вторая – больше к полководцу и его армии и третья – к правительству. Страсти, разгорающиеся во время войны, должны существовать в народах еще до ее начала; размах, который приобретает игра храбрости и таланта в царстве вероятностей и случайностей, зависит от индивидуальных свойств полководца и особенностей армии; политические же цели войны принадлежат исключительно правительству.
Эти три тенденции, представляющие как бы три различных ряда законов, глубоко