и Курт Воннегут, и Джон Юнт, и Томас Уильямс сделали для меня очень много.
Я говорю о технических ошибках, о длинных описаниях, способных заставить читателя зевать от скуки, о проблемах авторских точек зрения, различных свойствах повествования от первого и третьего лица, затянутых диалогах, убогости и ограниченности употребления настоящего времени, сбивании повествовательного ритма из-за чужеродных вкраплений, вызванных ребячливым и бессмысленным желанием поэкспериментировать… и так далее. Своим студентам я просто говорил: «Здесь у вас написано хорошо» или «А вот этот кусок – так себе». Мои замечания были настолько общими, что большинство талантливых молодых писателей потом и сами увидели бы свои ошибки. Однако это могло потребовать существенной переработки всей рукописи. Еще хуже, когда писатель замечает ошибки в уже опубликованной книге.
Как-то Том Уильямс сказал мне, что многие мои герои имеют мифологические пропорции и статус легендарных личностей. По его словам, они еще ничего не совершили, ничем себя не проявили. (Тот же упрек он мог бы адресовать Габриелю Гарсиа Маркесу, но относительно меня его критика была справедлива и полезна.) А Курт Воннегут однажды спросил меня, что существенно забавного я нахожу в глаголах «реек» и «peer»[23]. (Что «существенно забавного» может быть в глаголах? Но Воннегут имел в виду другое: я переусердствовал с употреблением этих глаголов, перейдя все мыслимые границы.)
В Писательской мастерской вместе со мною училась Гейл Голдвин – будущий лауреат Национальной книжной премии тысяча девятьсот восемьдесят девятого года, а также Джон Кейси. Их тоже «обучал» Курт Воннегут.
Не так давно мы встречались с Джоном Кейси. Он напомнил мне, что Гейл пришла в Писательскую мастерскую, будучи уже сформировавшейся писательницей. Джон рассказал эпизод, произошедший с нею на стоянке возле здания, где мы занимались. К ней начал приставать один из наших любвеобильных и довольно наглых студентов (не стану называть его имени).
– Советую оставить меня в покое, – заявила ему Гейл Голдвин. – Иначе я буду вынуждена ранить вас оружием, которое особенно опасно в небольших городах вроде этого.
Предостережение звучало таинственно и весьма литературно, но «ухажер» был упрям (добавлю, что он не блистал умственными способностями).
– И что же это за оружие, малышка? – ухмыляясь, спросил он. (Во всяком случае, так это звучало в версии Джона Кейси.)
– Сплетня, – ответила Гейл Голдвин.
Одновременно с нами в Писательской мастерской учились Андре Дубьюс (ударение в его фамилии падает на второй слог) и Джеймс Крамли. Помню, Вэнс Бурджсйли устроил у себя на ферме пикник, и там произошло дружественное «сражение на пирогах». Не то в Дубьюса, не то в Крамли запустили куском бостонского сливочного пирога, который живописно застрял в волосатой груди «жертвы». Почему случилось это сражение и кто бросался пирогом – этого моя память не удержала. Могу только