орудовала острой иглой, сшивая переплеты. Я освоила набор и научилась читать тексты справа налево, поэтому читала многие из отцовских брошюр прежде, чем они появлялись на бумаге. Если я не была занята в типографии, то стояла у ее дверей и приглашала прохожих зайти и посмотреть книги. Я по-прежнему носила мальчишескую одежду. Все деньги отец тратил на дело, и мне приходилось донашивать то, в чем я приехала в Лондон. Меня и впрямь можно было принять за мальчишку: панталоны оканчивались теперь на лодыжках, а дальше, до стоптанных башмаков, шли мои голые ноги. Старую шапку я носила набекрень. Чего мне по-настоящему не хватало в Лондоне – так это яркого солнца. Бывало, я позволяла себе просто стоять, подпирая стенку, и ловить жидкое лондонское солнце. Справа от меня тоже был книжный магазин, но поменьше нашего, и книжки там печатали и продавали совсем другого содержания. Слева от меня находилась еще одна типография, снабжавшая уличных торговцев любовными стихами и балладами. За ней помещалась мастерская художника-миниатюриста, делавшего еще и очень красивые игрушки. С ним соседствовал портретист. Все, кто жил и работал на Флит-стрит, так или иначе имели дело с бумагой, чернилами, типографской или масляной красками. Отец говорил, что я должна быть благодарна судьбе за то, что род моих занятий позволяет не огрубеть рукам. Должна, но никакой особой благодарности я не ощущала.
Флит-стрит была узкой и более убогой, нежели улица, на которой мы временно жили в Париже. Дома стояли впритык, приземистые и обшарпанные. Вихляя, словно подгулявший ремесленник, улица спускалась к реке. Вторые этажи нависали над первыми, загораживая солнце. Отдельные лучи все же находили щели и ложились на осыпающуюся штукатурку стен, напоминая косые шрамы. Добавлю, что пахло на Флит-стрит почти как в хлеву. По утрам окна верхних этажей открывались, и заспанные женщины вытряхивали и выливали вниз содержимое ночных горшков и лоханок для умывания. Все это, жидкое и вязкое, попадало в сточную канаву и медленно, с характерным бульканьем, текло в другую сточную канаву, которая называлась Темзой. Дожди были нашим спасением, но они же делали мостовую скользкой и повышали риск упасть в дерьмо.
Я хотела жить не на вонючей Флит-стрит, а в таком доме, как у принцессы Елизаветы, с садом, полным красивых цветов и деревьев. Там и Темза куда чище, и красивый вид с берега. Мне надоел беспросветный труд в типографии. Я хотела заняться чем-то другим. Хотела скинуть опостылевшую мальчишескую одежду и нарядиться в девичье платье. Меня вовсе не устраивала помолвка с парнем, которого я видела лишь однажды, да и то мельком.
Эти мысли бродили у меня в голове, когда я грелась на лондонском солнышке, словно угрюмая испанская кошка. И вдруг я услышала звон шпор по камням мостовой. Я подняла голову да так и застыла, разинув рот. Передо мной стоял молодой человек. Богато одетый, на голове – высокая шляпа, на плечах – развевающийся плащ. У пояса висел меч в серебряных ножнах. Таких обаятельных молодых людей я видела впервые.
Я