почти не умел плавать. А в фехтовальный зал Парижской военной школы его просто перестали пускать после того, как он сломал десяток рапир.
Зато Набулионе мог часами, без отдыха, шагать пешком. Он любил ходить по пустынным пыльным дорогам, по весенним цветущим лугам, а еще лучше – забраться повыше, на холмы, в горы, чтобы видеть перед собой горизонт. И еще он умел правильно рассчитать залп артиллерийской батареи. А это поважнее танцев.
Он освоил навыки простого канонира и командующего орудием, учебные стрельбы доставляли ему истинное удовольствие. Для этого не нужен парадный мундир, для черной работы артиллериста у него есть серая полевая форма и он чувствовал себя в ней куда лучше, чем в мундире во время занятий на плацу.
Переодевшись в полевую форму, Набулионе вспомнил свидание с Королиной Коломбье. Он рвал для нее вишни и клал их в ее миленькие губки… Нечто подобное, помнится, описано где-то у Руссо… «О, если бы мои губы были этими вишнями!»
Да, она прекрасная девушка… Милая и непосредственная… Да, это совсем как у Руссо… Или в «Вертере»: «Стоит мне увидеть ее черные глаза и мне хорошо!» Да, у нее прекрасные черные глаза. Их невозможно забыть… «Никогда ее губы не были так прелестны: они открывались, точно желая вдохнуть в себя это чудесное утро. Когда я закрываю глаза, в моем мозгу, где объединяется сила зрения, я вижу ее черные глаза! Я чувствовал на себе ее чудный взгляд, полный выражения глубочайшего участия и нежнейшего сострадания». О да, она способна понять все, что он сказал ей, она умна, у нее тонкая, чувствительная душа, и, может, она и есть та, которая… Та, единственная…
«Отчего я не осмелился броситься к ее ногам? Почему я не кинулся с поцелуями к ней на шею?»
О, как сладки, как сладостны были те вишни! Обыкновенные вишни, разве возможно забыть их? Разве они забудут когда-либо это утро? И конечно же, нужно было броситься к ее ногам… И коснуться ее губ своими губами…
6. О ничтожных французишках и презренной Франции
Избавьте меня от этих чучел!
– А уж до чего не любил французов! Бывало как вспомнит, так встрепенется весь, глаза так и засверкают.
– Да за что их и любить-то, французов? Знавал я одного француза… Все их племя, скажу я вам – подлейший народ и есть…
Вернувшись поздно вечером после учебных стрельб в пансион мадам Бу, Набулионе увидел ожидавшего его юношу в таком же мундире поручика, как и у него самого. Набулионе сразу же узнал гостя и, не сдерживаясь, бросился к нему в объятья.
– Александр! Ты! Проездом или в наш полк?!
Это был Александр Мази, итальянец, как и Набулионе. Он учился вместе с Набулионе в Королевской Парижской военной школе и теперь прибыл в Валанс для продолжения службы в местном гарнизоне, где служил и его брат Габриэль, уже капитан, покровительствовавший и Набулионе.
Александр и Набулионе засиделись за полночь, говорил почти только Набулионе. Он