контролируй обстановку. О любых изменениях докладывать немедленно! Миллиган, ты остаешься за старшего. Я обезврежу Святилище, – Шустов принял окончательное решение.
Снайпер ответил коротким условным сигналом. Миллиган занервничал.
– Макс, не лезь туда!
– Заткнись и выполняй. Эти двое уж точно не входят в группу риска. Мнемовирус исключен. Сам не видишь?!
– Но приказ…
– Здесь я командую! – отрезал Шустов, хотя понимал и отчасти разделял чувства подчиненных.
«Чаша человеческой терпимости неглубока, – мысль, неуместная, лишняя, чуждая промелькнула, но не ушла, засела занозой. – Невежество и страх перед непонятными явлениями быстро наполняют ее до краев», – горько шепнул внутренний голос, пока Максим, низко пригибаясь, стараясь не шуметь, бежал вдоль невысокой ограды в направлении холма.
– Шустов, что там у тебя происходит?! Почему не начали штурм? – вновь вышел на связь Генрих Крамер.
– Здесь только паломники, – сквозь зубы ответил Максим. – Среди них старик и ребенок! Они не входят в группу риска! Обезврежу Святилище и, возможно, спасем всех!
Крамер лишь грязно выругался. Его неприкрытая ненависть к последователям древней религии известна.
– Я приказываю начать штурм!
Шустов ничего не ответил. До холма уже рукой подать. Крамер видно совсем сдурел от крови, что рекой лилась в последние дни. Говорят, он брал первого из инфицированных, печально известного Рауля Ганиева. Десять лет назад эпидемию мнемовируса удалось остановить жестокими репрессивными мерами, но сейчас эти методы уже практически не работают!..
Он замер. Со стороны позиций не доносилось ни звука.
Небо на востоке светлело. Блуждающие огоньки постепенно блекли.
«Ни Крамеру, ни другим не понять меня», – подумал Максим, готовясь к рывку через открытое пространство.
Щемящие воспоминания комкали грудь, сдавливало горло.
У него был свой неоплаченный счет к Прототипам.
Старик, девочка, а кто еще в доме? – Шустов соединился с видеокамерой Сереги Серпухова.
Снайпер наблюдал за окнами и дверью. Сквозь неплотно закрытые ставни пробивался мятущийся свет свечи. Еще один довод в пользу обыкновенных паломников. Инфицированные люди ведут себя особым образом. Они перестают обращать внимание на житейские мелочи, словно быт им становится чужд. Холод, зной, ночь или день, – все равно.
Боль в душе постепенно отпустила, оставив гложущую пустоту, но в мыслях по-прежнему прорывались неконтролируемые вспышки воспоминаний.
Он не зря подумал о человеческой терпимости. Приказ ясен, а вот жизнь сложна. Миллиган, Шевцов, Давыдов и Серпухов родились в мегаполисе, на сломе эпох. Вековые уклады размеренной сельской жизни им чужды. И вера в Прототипов – тоже.
Шустов вырос вдали от города. Рядом с их домом располагалось точно такое же древнее сооружение.
Родители не заставляли его слепо верить, но неуклонно воспитывали уважение к таинственным силам. Не страх или подобострастие, а именно