быстро перебрали нужные цифры, диск остановил свой обратный бег. Слышатся длинные гудки. «Ну, наконец-то!» – облегченно вздохнул Олег.
– Алло? – раздался сердитый женский голос.
– Здравствуйте. Будьте любезны, пригласите Марину.
– Господи, – тот же недовольный тон. – Я ведь сказала вам, молодой человек, звоните после пяти. На кафедре идет заседание.
В трубке тут же отчаянно затрещало.
– Извините, – взволнованно выдохнул Олег, хотя четко уже различил короткие гудки.
«Значит, уже говорили, – подумал Олег. – Жаль, что не мне».
Он подошел к креслу, опустился в него. От веса жалобно пискнули пружины. Олег улыбнулся, погладил рукой шершавую обивку. Вспомнилось, как в детстве он всегда бежал к креслу, ища спасения от дикого зверя или от разбойника, которыми всегда бывал отец в их играх. Тогда кресло имело статус убежища, и оно – большое и необыкновенно надежное – приносило спасение. Олег вжимался в него, с детским восторгом глядя, как злые силы мира разрушаются в прах у его ног. Тогда он прозвал кресло «гнездом». А позже оно стало местом его размышлений.
И сейчас он тоже искал в нем покоя. Удобное и мягкое, оно как бы убаюкивало. И он, чтобы отдохнуть, расслабился в нем.
Взгляд невольно коснулся стены, где висело большое черное полотно. Это была старинная китайская картина, на которой шелковыми нитями были вытканы золотые рыбки. Они застыли в своей темной глубине, распушив полупрозрачные хвосты и глядя огромными сферическими глазами. Чешуйки, сложенные в четкий геометрический рисунок, поблескивали пурпурным золотом. Водоросли причудливо вились вокруг них, обвивая темно-зеленые мшистые камни, тянулись мохнатыми гирляндами к поверхности.
Олег все смотрел и смотрел на картину. Ему уже казалось, что кожа его ощущает мягкие касания щекотливых водорослей и трепетных плавников. Потрясающий эффект присутствия…
А рыбки – от крупных, величаво-медлительных до мелких, беспокойно-шустрых – продолжали свою нескончаемую игру. В их движениях была какая-то расчетливость, чуть ли не обдуманность. Мысль об этом почему-то растревожила Олега, вернула его к повседневным заботам. «А ты, – беспокойно терзался он, – неужели ты не в состоянии учиться, как все нормальные люди? Какой бес толкает тебя к тому, чтобы ты пропускал лекции? Ты же прекрасно знаешь, чем это все может кончиться! Захотел вылететь? Это, пожалуйста, в два счета, Кустова и так к тебе уже цепляется из-за каждой мелочи…»
В ту же минуту Олег словно ощутил рядом своего куратора. Людмила Сергеевна Кустова представилась ему такой, как всегда выглядела в минуты гнева: жестокое выражение лица, в темных жгучих глазах – явный укор. «А впрочем, – пытался он успокоить себя, – все обойдется. Хотя, сколько веревочке не виться… Кстати, что ты, – задавал он себе вопрос, – намерен делать с языком польским и дойчштунде? Потянешь еще немного, и, чего доброго, вышибут…»
«А пускай, – деланно зевая, подумал Олег. – Сегодня это не самое главное. Есть и похлеще заботы».
Но он до некоторой