вот откуда ты к нам приехала?
Девушка резко остановилась. Прищурилась недобро:
– А тебе-то какое дело?
– Никакого, – смиренно согласилась Нати. С каким трудом давалось ей это смирение! Но не проявишь терпения – ничего не узнаешь. Это она усвоила в детстве, ожидая, пока нянька покончит со своими дневными хлопотами и расскажет ей свои странные негритянские сказки. – Просто у нас все одно и то же. И люди одни и те же. А ты, наверное, много что видела и много где побывала. Расскажи мне, а? Хоть что-нибудь?
Креолка смотрела на Нати со странным выражением. Почти с любопытством. И сомнением – точно не понимала, что с ней делать – прогнать или применить к какой-нибудь своей пользе.
– Я и к пристани-то хожу со скуки – хоть какие-то новые люди…
– Бог мой, – сказала креолка с изумлением. – Такой чистенький маленький цыпленочек – и туда же, рвется из своего гнездышка! Не ходи ты на пристань, не разговаривай со шлюхами, а не то плохо кончишь! Или крылышки тебе подрежут, или попросту заклюют!
Нати не послушалась.
И потому у нее появилась подруга. Тайная подруга, потому что осторожная Карла (не уверена была Нати, что это настоящее имя) запрещала приходить в таверну и даже здороваться с ней на улице: «Водишь дружбу с портовой шлюхой, что о тебе люди подумают!» Карла и сама немало веселилась над тем, как она бережет доброе имя «цыпленочка».
Когда в гавань не приходили корабли, у Карлы появлялось много времени, свободного от ее занятий. Позорных, как считали (или говорили) все почтенные люди вокруг. Но Карла такого могла порассказать об этих «почтенных»! Да и рассказывала, лишь иногда смягчая подробности и словечки, которые совсем уж не подходят девчоночьим ушам. Поначалу Нати ежилась и прятала красное лицо в колени. Потом пообвыклась, прислушалась и, глядя теперь на солидного коменданта, не могла иной раз удержаться от смеха, представляя, как, взвизгивая не то от боли, не то от удовольствия, он бегает по комнате, а Карла угощает его ударами плетки по голой жирной вздрагивающей заднице:
Они уходили из городка куда-нибудь повыше в горы, устраивались в тени деревьев и болтали обо всем, перекусывая принесенными с собой фруктами и едой.
Карла себя грешницей не считала. Даже гордилась, рассказывая о множестве мужчин, имен которых она не то чтобы не помнила, а даже и знать не знала.
– Мужчины так устроены, цыпленочек, что, пока они не всунут в тебя свою штуку, не успокоятся. У кого она действует еще, конечно! А дело умной женщины – дать им и взять с них за это вовремя и сполна. Хоть деньгами, хоть услугой, хоть женитьбой… Что ты там бормочешь? Ой, а для чего, ты думаешь, женится мужчина? Ради тарелки похлебки и кучи сопливых детишек? И ради этого, конечно, но больше из-за того самого, зачем они ко мне шастают! Ты не отворачивайся, не отворачивайся, слушай меня, цыпленок, и подороже продай свою девственность! Не отдавай ее задаром и кому попало – так говорит тебе тетушка Карла!
Эти разговоры и смущали, и волновали. Совсем уж невинной – в смысле ума, а не тела, – Нати не была и представляла, хотя б в общих чертах,