день!» – а он отвечал: «Добрый ли?» Не нужно быть Зигмундом Фрейдом, чтобы понять: подавленный гнев Роджер вымещал на любом подвернувшемся под руку несчастном. Во время второго визита, когда продолжавшееся и безудержное вымещение чуть не привело к потасовке с военной полицией, они втроем решили, что будет лучше, если Тед будет приезжать к ним.
Судя по тому, что рассказывал мне Роджер, Теду нравилось в армии. Я тоже никогда не была поклонницей военного дела, но кому-то оно по душе, в том числе и Теду. У Роджера это не укладывалось в голове. Он говорил, что хотел, чтобы его сын жил своей жизнью, но имел в виду совсем другое: если бы Тед принял решение написать диплом по Мелвиллу, а не Диккенсу, то возражать Роджер бы не стал. В отношении сына его ожидания вращались вокруг весьма конкретной области – академического сообщества, – а военная служба не входила даже в ее периферию. Согласись Тед стать офицером, ничего бы не изменилось. В любом случае, Роджер бы остался при своем мнении: Тед попусту растрачивает свои способности.
Я повернулась, чтобы взглянуть на часы. Половина пятого. И хотя тело настойчиво требовало сна, мысли мои были беспокойны. Решив, что кружка теплого молока может помочь, я откинула одеяла, выбралась из кровати и побрела на кухню. По дороге я закрыла все окна в гостиной. Вонь от баллончика почти рассеялась, но слабый запах жег нос. Достав большую кружку из кухонного шкафа, а затем и молоко из холодильника, я пришла к выводу, что плохие воспоминания Роджера были одной из причин, почему они с Тедом поколотили друг друга на полу моей гостиной, но не единственной. Так я ему и сказала в ту ночь, в ночь нашего разговора. Я сказала: «Не верю, что все было так плохо». Если взаимоотношения вдруг резко испортились, разве это не подразумевает, что изначально все было хорошо? Гнев не произрастает из равнодушия; самый верный путь к ненависти – через любовь.
– А каким был Тед в детстве? – спросила я. – Когда он был совсем ребенком?
– Тогда, – сказал Роджер, – все было по-другому.
С отрешенным видом он уставился в пространство…
…И в то же мгновение оказался в родильной палате в Пенроуз. Джоан закричала, доктор сказал: «А вот и он!» – и Роджер узрел своего голого, мокрого и плачущего сына. Они долго пытались зачать ребенка, и на десятом году брака у них, наконец, получилось. К тому же, первенцем был мальчик – можешь представить, что это значило для Роджера, человека традиционных взглядов? Он получил сына, наследника, и тому подобное. Джоан, конечно же, его тоже любила – по-своему, холодно, на расстоянии; но, знаешь, как только Роджер взял Теда на руки, посмотрел в его глаза, впервые увидевшие мир, он влюбился без памяти. Должно быть, и ты испытал подобное после рождения сына.
В первый год Роджер и Тед были неразлучны. Везде ходили и все делали вместе. Когда Тед повзрослел и начал осмысленно воспринимать происходящее на экране телевизора, он пристрастился к бейсболу. Роджер не мог разобраться, почему; лично ему нравился