новых платьев! – воскликнула она, предъявляя г-же Дельмис три старых распорка, которые она с негодованием швырнула на пол.
Г-ЖА ДЕЛЬМИС. – Да это неслыханно! За это надо сажать! Господин Дельмис, господин Дельмис, – продолжала она, – идите сюда, поторопитесь; срочное дело!
– Что случилось? – спросил г-н Дельмис, выходя из рабочего кабинета.
Г-ЖА ГРЕБЮ. – Случилось то, сударь, что надо арестовать Каролину Тибо: она воровка, она спрятала два платья в кусках, которые я отдала ей сшить, и вот что послала вместо них.
МЭР. – Это невозможно! Тут какое-то недоразумение.
Г-ЖА ГРЕБЮ. – О каком недоразумении вы тут говорите? Я потребовала у нее мои платья; а она прислала то, что вы видите. По правде говоря, это уж чересчур!
Г-Н ДЕЛЬМИС. – Вот именно потому, что это уж чересчур, я говорю и настаиваю, что кто-то тут заблуждается, тут какая-то ошибка.
Г-ЖА ДЕЛЬМИС. – Вот вечно вы так, господин Дельмис: никого не слушаете, никому не верите; можно подумать, что ни у кого в мире нет разума, кроме как у вас. Я утверждаю, что кража налицо, и требую от вас как от мэра, именем моей подруги, госпожи жены помощника, арестовать воровку!
Г-н Дельмис улыбнулся, пожав плечами; в тот момент, когда он собирался ответить, в комнату стремительно ворвался Грибуйль, преследуемый или, скорее, схваченный мадмуазель Розой, которая удерживала его изо всех сил и от которой он отбивался пинками и кулаками. Дамы вразнобой заголосили.
– Убийца! – кричали они. – Убийца! Брат воровки! Он зарежет Розу! На помощь!
– Замолчите же! – властно воскликнул Дельмис: – Вы переполошите весь город.
– Именно этого мы и хотим, раз у вас не хватает храбрости арестовать виновных, – парировала г-жа Дельмис.
Г-Н ДЕЛЬМИС. – Тихо! Роза, отпустите Грибуйля, дайте ему сказать! Что ты хочешь, мальчик?
ГРИБУЙЛЬ. – Сестрица меня отправила, господин мэр, чтобы вам сказать, что она плохо объяснила, как это у нее обычно со мной выходит; она мне сказала: «Иди найди в шкафу платья в кусках для госпожи Гребю». Я понял, что платья в кусках – это куски платьев… кусочки… так ведь, господин мэр?
– Продолжай, Грибуйль, – сказал мэр, улыбаясь и начиная понимать.
ГРИБУЙЛЬ. – Я беру самые рваные платья, такие, где больше всего клочков, как она сама и сказала; заворачиваю их в серую бумагу; как она мне и велела, и даю их Томасу – все в точности, как она мне и сказала. А потом она как застыла, ну прямо как статуя, не шевелится, не улыбается, вся бледная, а потом как побежит к шкафу да как закричит: «Ах, боже мой! Грибуйль! Милосердный боже! Платья! Вот они! Вот они! Беги скорее! Они скажут! Они подумают! Скажи, что ты ошибся! Что платья у меня!..» И я не знаю, что еще: про воровку, про Томаса, чтобы его догнать. И тогда, господин мэр, я как побежал! но Томас прибежал быстрее, чем я. А тут – нате вам: мадмуазель Роза загородила мне проход! «Не войдешь, – говорит. – Войду, – говорю. – Не пройдешь. – Пройду». Короче, она хватает меня за куртку; я даю ей пинка; она меня – кулаком… да еще так здорово… Я отбиваюсь что есть сил, и ногами и руками, и вот