такой, к каким я привык.
– Так зачем ты возишься?
– Если мне суждено погибнуть во второй раз, я умру иначе. Я уже говорил вам, господин.
В сарае было темно, тесно и холодно. У нас везде тесно, везде холодно – и почти везде темно – но в сарае это ощущалось с особенной остротой. Земляной пол затвердел, смерзся. Казалось, он дышал: от этого дыхания у меня ныли икры, а пальцы ног поджимались сами собой. Осенью я подарил Мигеру пару старых циновок, но с наступлением холодов безликий перестал спать на полу и соорудил себе дощатую лежанку: низенькую, до колена, и узкую как лавка. Лежанку он застилал обеими циновками, рядом ставил жаровню, где жег щепу и угольный сор, и заворачивался в стеганый халат, предназначенный для сна в холодные сезоны – драный, выцветший, но еще теплый. Поверх халата Мигеру укрывался накидкой из соломы. Дверь он оставлял приоткрытой: да, снаружи задувал ветер, но в сарае не было окон. От дыма, курившегося над жаровней, в тесной, как гроб, пристройке легко угореть, это я понимаю. Рассчитывать, что дым уйдет в щели между досками стен, Мигеру боялся и правильно делал.
Одежду, которую он не носил, мой слуга заворачивал в платок и клал в углу на груду хлама, снесенного в сарай мной и отцом. Впрочем, сколько той одежды? Все, что я ему дал, Мигеру с наступлением зимы надевал на себя. Тело его не боялось холодов, я видел, что слуга не дрожит, даже когда меня самого бил озноб. Но разум – или дух, не знаю – привык к жизни в более жарком климате. Разум криком кричал, что мерзнет, и хватит, спор закончен.
– Сними тряпку, – велел я.
– Надеть маску, господин?
– Нет. Просто сними тряпку.
Мигеру подчинился. Сарай освещал крохотный фонарь, света он давал мало, но я видел все, что хотел увидеть. Серая кожа в морщинах. Носовые щели. Третья щель: рот. Глаза тусклые, узкие сверх меры, без ресниц и бровей. Да, я привык. Ни желания прогнать, ни желания ударить. Но я приказал Мигеру снять тряпку не для этого.
– Никуда ночью не выходи, понял?
– Вы уже говорили, господин.
– Это неважно. Отвечай!
– Да, господин. А по нужде?
Он дословно повторил свой первый ответ. Скрытая насмешка? Неважно. Повторил он, повторю я.
– Не выходи со двора. Если выходишь в город, всегда надевай служебную маску.
– Я всегда надеваю ее, когда сопровождаю вас.
– Надевай, даже если не сопровождаешь.
– Да, господин.
– Никаких тряпок, только маска.
– Да, господин. Можно вопрос?
– Спрашивай.
– Зачем вы приказываете то, что уже приказали? Зачем вы выслушиваете мои ответы, которые вам уже известны? Это какая-то шутка?
Ага, не один я усмотрел в происходящем насмешку.
– Нет, это не шутка. Я хотел понять, смогу ли я прочесть что-нибудь на том, что служит тебе лицом. Раздражение, подчинение, недоумение. Какое-нибудь чувство, понял? У всех людей чувства отражаются на лицах, знаешь?
– У меня нет лица.
– Это правда.
– Вы сумели что-нибудь прочесть, господин?
– Да.
– Что?
– Ты изумлен моим