для беспокойства нет никаких, но, услышав бряцанье металла в голосе, тут же засобирался.
Лев Игоревич долго ходил по всем комнатам, исследуя их вдоль и поперек, я, как тень, следовал за ним, надеясь увидеть хоть малейшее колебание медных прутков, но лоза оставалась равнодушна. Бухгалтер попытался мне объяснить причину скверных снов с точки зрения резко изменившихся полевых условий, упирая на то, что «к хорошему, как и к плохому, тоже привыкнуть надо». Я не стал слушать.
Перед сном снова зашел в швейцарскую.
– Доставай свои тазепамы, – бодро произнес Игорь Станиславович, и, пока супруга ходила за таблетками, доверительно прошептал: – А я в минувшую ночь просто как убитый спал. Лег и сразу заснул, если бы не вы, проспал бы как сурок….
Получив таблетку, я поспешил оставить сторожа наедине с нечаянной радостью. А сам бежал по лестнице, торопясь, словно надеясь. И так же торопливо накрылся одеялом с головой.
Искромсанные сны, которых я не помнил и в которые не верил, оставили меня поутру, их рваные полотнища, успокоившись, перестали хлопать на ветру ночи. Я поднялся с постели – тяжело ни не очень уверенно, только потому, что надо было, – чувствуя себя состарившимся лет на двадцать, и стал собираться.
А, одевшись, поехал к графу.
Он встретил меня улыбкой, будто заранее заготовленными приветствиями и приглашением к столу, если я еще позавтракал. Я не позавтракал, но отказался.
«Асмаранд» стоял в верхней из семи, поставленных одна на другую, книжных полок, там ему освобождено было немного места. Вокруг громоздились тома собрания сочинений Лескова, подпирая со всех сторон и придавливая крышку. Серый свет, льющийся из полураскрытых окон, предвещал скорый дождь. «Асмаранд» был темен и блекл, и только затейливая вязь неведомых букв чернела на фоне припорошенного углем серебра.
Я прошел в единственную комнату, опередив по дороге графа, и остановился подле ковчега. Не оборачиваясь, произнес:
– Мне он нужен. Я пришел, чтобы забрать его.
Вячеслав Соломонович не понял. Я молча указал на книгу. Взгляды наши встретились и долго не расходились, словно мешало что.
– Вы сошли с ума, – тихо, но твердо произнес старик. – Что вы говорите? Зачем он вам?
– Он мне нужен, – повторил я. Граф смотрел на меня в упор.
– Это исключено, – сказал, как отрезал, Вячеслав Соломонович. – Вы не понимаете, что просите, – и он добавил чуть мягче: – Посмотрите на себя в зеркало. На вас же лица нет. Это вы из-за него так переживаете?
– Как раз из-за него, – я едва сдерживался, чтобы говорить спокойно. Последние две ночи окончательно выбили меня из колеи, я был взвинчен настолько, что, сдерживая себя, чувствовал дрожь во всем теле. Отказа я ожидал, думал, что готов к нему, но собственная реакция меня удивила и испугала. Будто током ударило.
– Простите великодушно, но не понимаю я вас. Да вы сядьте, сядьте, голубчик. Успокойтесь. Что с вами