назвал?
– Не знаю… Знаешь, я сразу и не заметил, как это у меня вырвалось, – пробормотал Гера.
(щелк!)
– Ты никогда раньше меня так… Звучит непривычно, как-то по-иностранному.
Гера вдруг усмехнулся:
– А знаешь, между прочим, неплохо – Алекс! Ха! Александр или Алекс – какая разница? Так даже лучше.
(щелк!)
– Вот черт! А где это ты подцепил? – спросил «новоокрещенный» друг.
Гера на секунду нахмурился.
(ЩЕЛК! ЩЕЛК! ЩЕЛК!)
– Может быть, сегодня, – медленно сказал он. – В бесконечном путешествии по будущему?
– Ну… тогда с возвращением! – Алекс схватил его за плечи и повалил. – Зачем ты меня толкнул тогда?
Через три дня портрет был готов.
Гера держал его в вытянутых руках, рассматривая свое лицо, запечатленное на снимке.
Всю дорогу домой он гадал, каким тот вышел. Гера хорошо помнил свое состояние в момент съемки. Оно было…
Он тихо открыл дверь своим ключом, осторожно, чтобы не создавать шума, разулся и на цыпочках пробрался в свою комнату: как назло, фотограф выписал ему талон на 17-30, и родители были уже дома – а он хотел увидеть портрет первым. Тихо закрыл дверь своей комнаты и начал распечатывать пакет из черной плотной бумаги, который упрямо не хотел поддаваться.
Гера настороженно отметил про себя: зачем было прятать портрет в конверт, да еще заклеивать его, – а если бы ему захотелось посмотреть на месте? Тогда пришлось бы разрывать все это прямо там. Но большой запечатанный пакет будто бы говорил: «Раскрой меня только дома и никому не показывай фото, пока сам не убедишься, что ты не похож на чудовище. Чтобы успеть уничтожить до того, как его увидит кто-нибудь другой».
Это еще больше усилило подозрения Геры – должно быть, он настолько плох, что фотограф не решился отдать ему портрет в открытом виде! Это означало, что родители обязательно пошлют его переделывать фотографию, чего он отчаянно боялся. При одном только воспоминании о расширяющемся (как пасть!) зрачке диафрагмы, подступала отвратительная тошнота. Черная Дыра за линзой объектива, готовая вырваться наружу.
Бумага вся измялась, но продолжала держаться. Эти черные фотоконверты всегда напоминали Гере пакетики для рвоты, которые выдают в самолете, только без специфического запаха и другого цвета. Он летел самолетом всего один раз, в шестилетнем возрасте. Самого полета он почти не запомнил, но вот пакетики… – ведь это же совсем другое дело, правда?
Наконец, он справился с упрямой бумагой, сунул руку в конверт и нащупал картонку: одна сторона ее была немного шершавой, другая – гладкой и скользкой. Несколько секунд он просто держал руку в пакете, чувствуя подушечками пальцев обе стороны картонки. Потом решительно извлек портрет из конверта и вытянул на руках перед собой.
Несмотря на все опасения Геры, портрет вышел неплохим. Это и утешало и одновременно заставляло недоумевать. Его лицо на фотографии почти улыбалось (не было и намека на ужас, который он испытал в фотосалоне), а в глазах (Гере показалось, что они постоянно чуть-чуть меняют выражение), в глазах был даже интерес к чему-то (происходящему?) перед