так же рассердиться, как на того клоуна-судью, разыгрывающего сердечный приступ. Кажется, будто во взгляде палача действительно отражается самая настоящая печаль, и становится до отвращения тяжело, что не выходит найти хоть самый маленький, самый неприглядный признак его неискренности.
– А с чего ты взял, что я воевал? – спрашивает палач.
Сталмир даже забывает о своем отвращении, вдруг недоумевая. Действительно, кому придет в голову носить на лице такой отвратительный шрам, избегая возможности сделать рядовую операцию и избавиться от этого уродства? Разве что какому-то недоумку, с истерзанным ярым патриотизмом умом.
– А что, шрам ты для красоты носишь? – говорит Сталмир чуть спокойнее, внезапно для себя потеряв чувство отвращения, но не потеряв его выражения на лице.
Палач вздыхает, опускает на миг глаза, но не торопится уйти.
– Память об ошибках, – неожиданно отвечает палач спокойным голосом. – Есть вещи, которые… нельзя позволять себе забыть.
Сталмир пытается вслушаться и понять, но теперь решает, что эта чушь наверняка в голове незнакомца оканчивается словами «подлинная свобода» и «Федерация», а значит и слушать его нет никакого смысла. Сталмир отворачивает голову, а палач достает армейский нож старого образца, знакомый разве что любителям оружия и завсегдатаям тематических музейных экспозиций о старых войнах.
Сталмир тут же оборачивается, заметив краем глаза, как блеснуло лезвие. С отвращением и яростью он глядит на палача, уже ожидая, что тот вонзит нож ему в сердце, а затем холодеющий труп свободного человека отправится на планету ада. Все сразу получает объяснение, взбудораженный ум мгновенно находит причинно-следственные связи. Вот, почему никто не выживает на планете, вот, почему о ней сочиняют ужасы. Сейчас он умрет и никогда уже не сумеет подать с планеты знак, вот, почему никому неизвестно, что в действительности творится на Асумгарде.
Хотя, Сталмир увлекается, в спешке ошибаясь раньше, чем он успевает дождаться хоть каких-то подтверждений своим опасениям. Вместо того, чтобы хладнокровно убить осужденного и отправить его труп путешествовать к одной из соседних планет по черному покрывалу космоса, палач наклоняется ближе, кладет руку на плечо и аккуратно закрепляет нож на поясе тюремного комбинезона.
– Выживи, – говорит он тихим, проникновенным голосом, заглядывая будто прямо в душу, – и ты все поймешь.
Лишь на пару секунд проникается Сталмир этими словами, но тут же сердится, узнавая в них почерк государственной философии.
«Прими – и тебе откроется знание; поверь – и ты разгадаешь», – все это приелось и осточертело еще в годы младшего ученичества.
– Пошел к черту! – кричит Сталмир яростно, видя, как с чувственным лицом палач готовится хладнокровно исполнить обязанности. – Шавка Федерации! Вонючая подстилка! Бездушная тварь!
Впервые Сталмир ругается так, обычно всегда