совсем скоро у вас будет много альтернатив, которых взыскует ваш разум. Не знаю, почему, но на вашей персоне неожиданным даже для меня образом пересеклись интересы почти всех влиятельных игроков на этом, образно говоря, шахматном поле. А на самом деле – в сложной, изощренной и очень тонкой игре. Игре смертельно опасной, где идет ежесекундная постоянная война. Война за жизнь. Причем совсем не в том понимании, как она понимается обычными людьми.
Эта битва… она за жизнь души. За торжествующую жизнь, даже если тело умирает. И выбор ваш, как и мой когда-то, – выбор этой битвы. Борьбы за собственную душу. Это выбор быть воином или не быть. НЕ быть вовсе, в том числе и в излюбленном вами онтологическом значении этого слова.
На этом пути, на этой войне нас ждут, уж простите за пафос, пот, кровь и слезы потерь. И это еще самая малость из того, чего эта битва потребует. Для меня когда-то решающим фактором стала фраза Христа о том, что кто хочет свою душу сохранить, тот ее потеряет, а кто потеряет, тот спасет. Что будет главным для вас?.. Решать вам.
Здесь Створкин умолк и молчал долго. Просто стоял и смотрел на меня. Потом сказал как пригвоздил:
– Вы – рыцарь-хранитель Эдельвейс. Принцессы Логри и Корнуэлла. Северной Леди. Она не ошибается. Никогда. Но, повторяю, вы еще можете отказаться.
Было что-то в его словах такое, что мне даже в голову не пришло ерничать и как-то оспаривать его утверждения. Я тоже молчал. Молчал и думал, что мог ожидать всего что угодно. Типа мастер посвящает в ученики и говорит разные слова хорошие…
А встретился с простой констатацией случившихся вещей. Будет вот так. И все на этом. Выбор… иллюзорен. Как всегда.
– Петр Иннокентьевич, – робко прервал его я, – а что такое Логри? Это город, страна, географическая местность – что это? Я же почти ничего не знаю – или, точнее сказать, не помню. Чувствую, что это знание – часть меня, но не нахожу его в себе.
– Вы можете увидеть его прямо сейчас, – улыбаясь, сказал Створкин. – Если хотите…
– Хочу ли я? – почти закричал я. – Да я жду этого с того самого момента, когда увидел Эдельвейс! Меня тянет туда словно магнитом, так сильно, что это меня даже пугает.
– Ну, это-то как раз нормально, молодой человек, – похлопал меня по плечу Створкин, увлекая за собой, и повторил: – Это нормально.
Мы спустились на первый этаж, и Створкин, жестом пригласивший меня следовать за ним, завернул в боковой коридор, ведущий из холла во внутренний дворик дома. Туда, где был небольшой сад или цветник, видневшийся из окон. Скрипнула тяжелая дверь, обитая витиеватыми чугунными решетками, и мы вошли во внутренний двор.
Любопытно, что когда я вспоминаю мое первое посещение Логри – и даже сейчас, когда пишу об этом, – то словно невидимая волна счастья накрывает меня. И нет сил, способных как-то уменьшить этот восторг. Все-таки есть своя магия во всем, что случается в первый раз.
Ярко светило солнце. Небольшое пространство двора, примерно 50 на 50 метров, было засажено разнообразными