всегда ждет меня к десяти.
– Тогда в семь у Дома журналистов. Отведаем их кухни, говорят, у них недурной жульен.
– В семь я успею, – царственно кивнула она.
Я улыбнулся.
– А теперь, если вас не затруднит, позовите, пожалуйста, некоего Сэма или Боженогина.
Она быстро пролистала календарь.
– Сэм уже три дня как бюллетенит. Эпидемия гриппа…
– Напишите на листочке его адрес и, пожалуйста, предупредите о моем приезде. Если он не захочет встречаться, пусть позвонит по этому телефону, – я быстро начеркал на листочке бумаги для заметок открытый городской телефон Аркадии, – но переговорить нам лучше бы не по телефону. Теперь Боженогин, что с ним?
Она наклонилась к селектору.
– Костя, на выход, к тебе посетитель.
Потом встала, одернула юбку извечным девчоночьим жестом и пошла, плавно качнув бедром, к своему начальничку. Все улыбки, предназначенные мне, были отложены на вечер.
Глава 10
Когда он вышел из-за ближайшей загородки, то показался мне смутно знакомым. Потом я понял, что эта знакомость парадоксальным образом определяется набором некоторых очень ярких, привлекающих внимание черт и в целом являет собою что-то экстраординарное.
Во-первых, он был таким загорелым, что поневоле вызывал зависть. Лишь потом, сообразив, что на улице стоит январь, вы подозревали, что он просто купил какой-нибудь переносной домашний солярий, который делал с кожей чудеса или заражал ее раковыми клетками, как уж получится. Во-вторых, в волосах проскальзывала модная ныне ранняя седина, которая у него была настолько естественной, что нужно было усилие, чтобы вспомнить, что ему только двадцать семь. В-третьих, у него были такие зубы, что им позавидовал бы любой из негров, рекламирующих пасту, отбеливатели или жевательные резинки. Они даже казались искусственными. Лишь вблизи, заметив пару неправильностей, приходилось признать, что они настоящие.
А вот двигался он тяжеловато. Сказывалась, вероятно, сидячая работа. По-крайней мере мне показалось, что иметь такую младенческую, невинную мордочку и почти полное отсутствие двигательного тонуса совершенно противоестественно, но это было уже из жизненного багажа человека, который трижды в неделю три часа проводил на татами, отрабатывая на партнерах наиболее смертоносные приемы и приучаясь уворачиваться от них.
– Чем могу?
От блеска его улыбки хотелось надеть сварочную маску.
– Ваш начальник разрешил мне расспросить тебя о Веточке. Помнишь такую? – Я решил, что он с шефом потом непременно обменяется впечатлениями, поэтому нужно играть партию, начатую в кабинете Бокарчука.
– А почему я должен?..
Я взял его за локоть и поволок за собой, хотя он упирался.
– Ты, разумеется, ничего не должен. Но ты будешь любезен и расскажешь все, как было, и даже кое-что из собственных комментариев прибавишь.
Мы вползли в лифт, он уже не сопротивлялся.
– Куда ты… вы меня тащите?
– В свою машину.
Его глаза дрогнули.
– Мы