России приходилось на разночинный люд: купцов, купчишек, служащих, разновсякую прислугу, писателей, преподавателей, младших офицеров, выбившихся из солдат, и так далее.
Почти полтора миллиона составляли класс высший, правящий – дворянский. Состоявший из дворян столбовых, титулованных, потомственных и личных. Последние дворянское званием получали за безупречную службу без права его передачи по наследству.
Более эксклюзивным и редким был низший класс – бандиты, попрошайки, люмпены, в общем бывшие, нынешние и будущие обитатели каторги и тюрьмы. Страну населяло около полумиллиона подобной шантрапы. Немало, надо сказать, для того времени. И сущие копейки по нынешним временам.
Россия росла бурно, но не как здоровый организм, матерея каждой клеточкой, а как болезненно сложившееся тело, вздымаясь то здесь, то там огромными выпуклостями мускулов, а то и гнилыми прыщами. И парадоксов была полна, какую сферу жизни не возьми.
К примеру картофель. Причем здесь крахмальные клубни, спросите? А при том, что именно к началу века двадцатого Россия наконец распробовала этот продукт. Открытие способности картофеля легко превращаться с помощью примитивных перегонных устройств в крахмал и спирт сделало его едва ли не самым популярным корнеплодом. По двести кило на каждого жителя, включая младенцев выращивалось на отечественных полях.
Да ведь и то сказать, нет продукта более для России характером подходящего. Практически в любом климате брось пару глазков в лунку, ничего полгода не делай и собирай потом твердые клубни по десять-двадцать штук под каждым кустом. Да не сам собирай, хлопотно, – бабу с вилами да мешками наладь. А там – ешь не хочу!
Но в том то и дело, что при таком картофельном изобилии как все равно неотвратимый маятник смерти приходил на Россию голодомор. Власти именовали его застенчиво – недород. Но сути дела это не меняло. Десять миллионов человек умерло за десять лет в Империи от голода. Картофель перегоняли в спирт, треть собранного зерна с завидным упорством вывозили на экспорт. А народ умирал, потому как нечего было кушать. И ведь умирал каждый год! Только в года «недорода» унавоживал кладбища своими трупами более изобильно, а в обычные года – менее.
Бакинские нефтепромыслы – нарыв, Ленские золотые прииски – болезненная опухоль, ткацкие мануфактуры в средней полосе России – прыщи. И все это проявится в революции 1905 года. Даже самые передовые в мире Путиловские заводы или Нобелевский «Русский дизель» и те брызнут повстанческим гноем по улицам Санкт-Петербурга.
В России как ни в одном другом государстве был силен полицейский репрессивный аппарат. Министерство внутренних дел, Жандармский корпус, Корпус внутренней стражи, Охранное отделение с его десятками тысяч секретных агентов, которые, казалось бы, позволяли знать все и обо всех. Все это работало денно и нощно, не покладая голов и рук.
А террористические акты и политические убийства, потрясающие всю страну происходили в среднем