Раненые и больные солдаты бросали их в плевательницы.
Она раздражала всех своей глупой болтовней о том, что нужно де искренне сокрушаться о своих грехах и исправиться, дабы после смерти милосердный Бог даровал вечное спасение.
Она была бледна, когда разговаривала с фельдкуратом.
– Эта война, вместо того чтобы облагораживать солдат, делает из них зверей.
Внизу больные показали ей язык и сказали, что она «харя» и «валаамова ослица».
– Das ist wirklich schrecklich, Herr Feldkurat. Das Volk ist verdorben[129].
И она стала распространяться о том, как представляет себе религиозное воспитание солдата. Только тогда солдат доблестно сражается за своего государя-императора, когда он верит в Бога и полон религиозных чувств. Только тогда он не боится смерти, когда знает, что его ждет рай.
Болтунья наговорила еще много подобных же благоглупостей, и было видно, что она не намерена отпускать фельдкурата. Однако фельдкурат отнюдь не галантно распрощался с ней.
– Едем домой, Швейк! – крикнул он в караульное помещение.
Обратно они ехали без всякой торжественности.
– В следующий раз пусть едет соборовать кто хочет, – сказал фельдкурат. – Человеку приходится торговаться из-за каждой души, которую он желает спасти. Только и занимаются бухгалтерией! Сволочи!
Увидев в руках Швейка бутылочку с «освященным елеем», он нахмурился:
– Лучше всего, Швейк, если вы этим маслом мне и себе смажете сапоги.
– Я еще попробую смазать этим дверной замок, – прибавил Швейк, – а то он ужасно скрипит, когда вы ночью приходите домой.
Так, не начавшись, закончилось соборование.
Глава XIV. Швейк в денщиках у поручика Лукаша
I
Недолго длилось счастье Швейка. Жестокая судьба прервала его приятельские отношения с фельдкуратом. Если до сих пор фельдкурат был личностью симпатичной, то сегодняшний его поступок сорвал с него эту маску.
Фельдкурат продал Швейка поручику Лукашу, или, точнее говоря, проиграл его в карты: так некогда продавали в России крепостных.
Произошло все это совершенно случайно. У поручика Лукаша собралась однажды милая компания. Играли в «двадцать одно». Фельдкурат все проиграл и заявил:
– Сколько дадите мне в долг под моего денщика? Страшный болван, но фигура презанятная, нечто non plus ultra[130]. Ручаюсь, что такого денщика ни у кого из вас еще не было.
– Даю сто крон, – предложил поручик Лукаш. – Если до послезавтра их не вернешь, то пошлешь мне этот редкостный экземпляр. Мой денщик отвратительный субъект – вечно вздыхает, пишет домой письма и при этом ворует все, что попало. Бил я его – не действует. Каждый раз при встрече получает от меня подзатыльники, но и это не помогает. Вышиб ему два передних зуба – и это его не исправило.
– Идет, – легкомысленно согласился фельдкурат. – Послезавтра получишь или сто крон, или Швейка.
Он