майору, который смотрел на него строгим, немигающим взглядом и, разрывая на груди больничную пижаму, захрипел:
– Настенька! Олюшка! Как же так, за что! – и повалился, беззвучно хватая ртом воздух, впадая в стрессовое, коматозное состояние. Иногда он приходил в себя, но вместе с первыми проблесками сознания в памяти сразу всплывали скупые машинописные строки и знакомый голос кричал:
– Кислород! Быстрее!
А Прошка рвал на себе трубки, опутавшие его, сшибал капельницы и, сорвав кислородную маску, снова впадал в кому.
Когда он очнулся, первое, что он увидел, были глаза медсестры, которая, плача, снимала с него кислородную маску:
– Очнулся, миленький! Ну, слава Богу! Ты полежи немного, я сейчас позвоню, и к тебе приедут! – она поправила подушки и торопливо побежала из палаты, но у двери остановилась и ещё раз оглянулась, словно не веря:
– Надо ведь, целый год прошёл! Мы уж и не надеялись! Я сейчас! – и медсестра осторожно прикрыла дверь.
«Год, – думал Прохор лёжа на подушках. – Значит, всё, что случилось с женой и дочерью, – правда? – он рассматривал трещину на потолке, вдыхая полной грудью свежий весенний ветер, врывавшийся потоками из открытого окна, и ловя чуткими ноздрями аромат распускающейся сирени.
Через пару минут послышался цокот каблучков, и в палату вбежала другая медсестра, помоложе первой и гораздо симпатичнее. Поставив на тумбочку вазу с фруктами, она принялась смахивать несуществующую пыль, бросая на Прохора кокетливые взгляды и поминутно поправляя непокорную чёлку, упрямо выскальзывавшую из-под накрахмаленной медицинской шапочки. Вскоре послышался шум шагов и небольшое помещение, где находился больной, заполнилось народом. Два врача, трое в штатском и уже подполковник Ивлев, с золотой звездой Героя на груди, который на правах старого знакомого дружески улыбнулся Прохору и крепко пожал ему руку. Один из штатских достал коробочку, другой вынул из папки лист бумаги и пафосно зачитал текст. Из всего прочитанного Прошка только понял, что его наградили орденом Боевого Красного знамени за успешно проведённую операцию. В глазах Прохора вспыхнула свеча падающего в пропасть вертолёта с десантниками, но он подавил в себе клокочущую ярость и прохрипел, пытаясь подняться:
– Служу… Советскому… Союзу!
Все начали поздравлять его, а он испытывая мучительный стыд перед погибшими ребятами, продолжал хрипеть:
– Домой бы мне, к ребёнку, к жене съездить, – и в палате сразу наступила мёртвая тишина, прерываемая всхлипываниями симпатичной медсестры. Один из штатских сурово поджал губы и произнёс, глядя почему-то в сторону:
– Этот вопрос решайте с подполковником Ивлевым, – и, неловко попрощавшись, все вышли.
А дальше, через месяц, долгожданная поездка домой, с приставленным к нему подполковником сопровождающим, абсолютно лысым, двухметровым детиной. Когда они пришли на городское кладбище, молчаливый охранник