друзья ходить за ручку и целоваться там и тут.
– Не, ты посмотри, посмотри! – Ванька скрипел зубами. – Как она его обхаживает!
– Хватит, Вань. Давай работать.
Алина взяла охапку листьев, сунула в мешок. Потом еще и еще одну. Перчатки мокли, шапка лезла на глаза, и вскипала черным варевом непрошеная злость – на фифу, Игоря, Ваньку, на всех, кто мог бы любить, но почему-то не любит или любит не того. Ну почему, почему нельзя, чтобы радость перепала всем? Просто так, даром. Чтобы не надо было махать кулаками, врать, плести интриги и все равно проигрывать тем, у кого длиннее ноги, круглее попа и толще кошельки.
Вот сейчас, пока Алина вкалывает и потеет, хитрая фифа топчет каблучками ее, Алинино, счастье. Маленькое, пока не родившееся, испуганное, но уже живое. И потому придется ломать себя, бежать вдогонку, драться, в общем-то, ни на что не надеясь. Всего этого Алина не умеет, но ей придется научиться. И теперь, если Игорь захочет поторопить события, она не станет ему мешать.
– Воды, срочно воды! Жук, бегом, одна нога здесь, другая там!
Физрук Святогор кричал и раскидывал граблями кучу подожженных листьев. Из глубины кучи валил густой пахучий дым.
– Дерюгин, голову оторву за такие дела!
– А чего, нельзя, что ли? – Дерюгин злился. – Все жгут, а мне нельзя?!
– Зря вы, Святогор Юрьевич, – укорила физрука отличница Карина. – Медведь плохого не хотел. Только погреться.
– Да нельзя жечь-то, понимаешь? Вообще нельзя! Ни тебе, ни мне, ни медведю, ни зайчику, никому!
Прибежал Ванька с ведром воды и залил неслучившийся костер. Все стояли вокруг и смотрели, как тает над горелыми листьями последняя струйка дыма.
– Жалко, – вздохнула Женя, – красиво горело.
– Дымило, а не горело, – буркнул Святогор и добавил: – Седова, метнись-ка наверх. Там у Аллы Борисовны цитрамон вроде был. Голова от вас пухнет, бандиты.
Алина кивнула и поплелась за таблеткой. Вечерело. Туман сгустился, придвинулся, и казалось, что кусты у спортплощадки тонут в разбавленном молоке. Школа уютно светила окнами, звенела голосами – в актовом зале репетировал хор, обещала тепло.
В вестибюле сидел одинокий Климов из маминого класса. Уже одетый, он прятал нос в толсто намотанный шарф и читал учебник.
– Ты чего тут? – спросила Алина.
– Папа опаздывает. А одному нельзя, там маньяк детей ест.
– Да ну тебя! Перестань!
– Ест-ест. – Климов сдвинул бровки и легко толкнул Алину в живот, мол, иди, не мешай читать.
Алина было пошла, но тут входная дверь хлопнула так громко, что оба они вздрогнули, а Климов даже выронил учебник.
– Вы чего, испугались? – Игорь в распахнутой куртке, с кленовым букетом стоял на пороге и улыбался Алине. – Вот трусы-штаны. Держи цветочки-то!
Алина спрятала лицо в янтарные листья и едва не заплакала. От радости, конечно. И чуть-чуть от зло-радости. Потому что фифа Ермакова осталась мерзнуть в тумане. А она, Алина, здесь, с Игорем, и в руках у нее – подарок, самый первый и самый настоящий.
Борисовны в классе не оказалось.