росла бойкой и никому не давала себя в обиду. Дралась только левой рукой, так как правая существовала для поедания печенья, рисования принцесс и объятий. С приходом весны требовала укладывать ее спать на балконе. Подолгу рассматривала звезды и размышляла, на чем держится луна. Может, на гвоздях или канцелярской кнопке? Верила, что та теплая и съедобная, почти что морковный пирог, и следует за ней по пятам. Обожала майские ливни. Стоило громыхнуть грому, как Ирка бежала со всех ног с лейкой на балкон, чтобы усилить дождь. Называла тайными конфетками те, что тают во рту. Мечтала стать укротительницей тигров и чтобы у нее закончилась аллергия на красное.
Ненавидела быть одной. Вокруг просто обязаны были находиться люди, звучать песни и вестись разговоры. Пусть все толкутся, шаркают тапками, перемывают кому-то косточки, обсуждают почтальоншу и вредную тетку в паспортном столе. Ссорятся, обижаются, хлопают дверями, а потом снова собираются на кухне и лепят пельмени. Она ни минуты не соглашалась сидеть в комнате в одиночестве и неизменно шла на споры, запах пригорающей каши и рубку капусты в деревянном корыте. Туда, где пекли пироги с капустой и вкуснейшие картофельные шаньги. Бабушка, замешивая дрожжевое тесто из ржаной муки обязательно на бараньем или говяжьем жиру, выделяла кусок теста внучке, чтобы та могла слепить свой персональный пирожок. Затем все тащили стулья, водружали запотевший заварник и усаживались обедать. Любое застолье начиналось и заканчивалось одним и тем же тостом «За мир» и Фимиными частушками: «С неба звездочка упала, прямо к милому в штаны. Пусть бы все там разорвало, лишь бы не было войны!»
За столом обсуждалось многое, и девочка боялась пошевелиться, чтобы не дай бог не прогнали. Хотелось слушать разговоры взрослых от начала и до самого конца. Даже то, о чем говорили только шепотом, прикрыв рот ладонью-ковшиком. Иногда речь заходила об их доме, построенном пленными, и она представляла фашистов в серо-зеленых шинелях, лающих по-собачьи – худых, бородатых, укутанных в женские платки или с перевязанными тряпками лбами. Каждый второй – в круглых макаренковских очках. Каждый третий – с обмороженными щеками. Фрицы работали на совесть и понятия не имели, что существует слово «халтура». Выгнали в городе несколько десятков домов в баварском стиле, поэтому район со сказочными особняками местные прозвали маленькой Германией. Постройки выделялись эркерными окнами, балконами с коваными решетками и плотной кирпичной кладкой. Ирка во время прогулок частенько представляла себя хозяйкой угловой квартиры, словно героиня одной из сказок братьев Гримм.
Прабабка, бывало, подчеркивала, что среди немцев встречались абсолютно нормальные люди, и правнучка всегда с нетерпением ждала именно эту историю. Баба Шура в такие минуты демонстративно вставала из-за стола и начинала греметь посудой. Дед Ефим смотрел в пол, а та неторопливо рассказывала, будто кому-то пыталась отдать долг.
Перед самой войной они переехали в новый красивый дом на окраине.