и с размаху пнул в него ногой. Эта боль стала последней из того, что она почувствовала. Все остальные удары, беспощадные, безжалостные, финальные он наносил уже на безжизненное тело.
Глава четвёртая
На кольце у Соломона было написано: «всё пройдёт…". Эдакое смирись, отдайся времени. А вот Бисмарк на своём кольце выгравировал другое русское слово – «Ничего», смысл которого он долго не мог понять, когда русские его говорили. А говорили они его часто. Понял только потом, когда из саней вывалился, морду расквасил, а ямщик, вытирая его снегом, приговаривал: «Ничего, ничего, барин…". Ещё и по плечу прихлопывал. И понял тогда дипломат Отто фон… как же много-то в этом слове: и поддержка, и надежда, и утешение, и сострадание. Ничего! Прорвёмся!
– Ничего, ничего, – врач со смешной козлиной бородкой похлопал одеяло, едва прикасаясь морщинистой рукой. – Прорвемся! Теперь прорвёмся! – и, ссутулившись, направился к двери.
Там, за дверью его уже ждали оперативники.
– Ну что? – Котов сделал шаг навстречу, – уже можно?
– Нет, ребятки, нельзя. – Доктор посмотрел на Виктора виноватым взглядом.
– Как нельзя? – дёрнулся Ревин. – Вы же сказали…
– Что я сказал? Сказал, что попробую… Ничего не обещал. Она 16 часов пролежала без сознания.
– Елена Аркадьевна сильная женщина, несколько лет сама проработала следователем…
– И что? Поймите вы, она ребёнка потеряла! Вы знаете, что это для женщины значит? Возможно, что она вообще больше не сможет иметь детей. У неё не только физические раны, у неё тяжелейшая психологическая травма.
– Мы не можем больше ждать, доктор, – Виктор Котов смотрел неотрывно и настойчиво. – Чем больше проходит времени, тем меньше у нас шансов найти преступника. Мы вынуждены нарушить ваш запрет.
Доктор ссутулился еще сильнее.
– Ну что ж… – вздохнул, – только аккуратней, пожалуйста. Учитывайте состояние пациентки. Даю вам 10 минут, не более. И только один пусть идёт.
– Но…
– Никаких «но», а то вообще не пущу.
Зима плакала капелью. Ледяные стрелы, преломляя солнечные лучи, отливали радугой. Тонкие струйки бежали по оконному стеклу кривыми дорожками. Оттепель.
«Когда что-то кончается в жизни, будь то плохое или хорошее, остаётся пустота. Но пустота, оставшаяся после плохого, заполняется сама собой. Пустоту же после чего-то хорошего можно заполнить, только отыскав что-то лучшее», – кажется, так считал Хемингуэй. А где искать это лучшее? И надо ли? Может кому-то надо. Ей нет.
Лена закрыла глаза. Хотелось снова провалиться в преисподнюю, откуда её зачем-то вытащили. Вытащили, что б похоронить заживо.
Дверь тихонько скрипнула.
Ну зачем? Разве они ещё не всё ей сказали? Разве они не могут оставить её в покое?
– Здравствуйте, Елена Аркадьевна!
Олег… Олег Ревин. Странно, но это был именно тот, пожалуй, единственный человек, чей голос она, если не желала, то готова была слышать. И слушать.
Лена