было вспыхнуть ссора, улеглась.
– Ты записку-то принес? – спросил я.
– Вот, держи! – он передал мне листок.
Я развернул его: да, тот самый.
Значит, надо идти…
Стоило мне оказаться за забором, стоило голосам товарищей смолкнуть, а невидимым, но тяжелым ветвям сомкнуться за моей спиной, закрыв даже далекие зареченские огонечки, как первобытные страхи резво выбрались из уголков моего подсознания.
Кстати, людей я не боялся: бандиты в ту пору в Белособорске не водились, сторожа в эту часть парка не заглядывали, крайне малочисленное племя бомжей кучковалось вокруг вокзала и автостанции, и даже влюбленные парочки не искали пристанища на территории “Дианы” – к их услугам было множество уютных уголков по обоим берегам Ракидона. Не могло здесь быть и “молотобойцев”, вроде Алого.
Так или иначе, каждую тень, любое шевеление ветки над головой я готов был принять за проявление нечистой силы.
Темень вокруг стояла непроглядная. Я знал, что на некотором удалении от меня по правую руку тянется центральная аллея, где светильники, хоть и притушенные, горят до самого рассвета. Но густой массив деревьев скрывал их от меня, я не мог различить ни лучика. Я втайне прихватил с собой фонарик, но не включал его, опасаясь выдать себя и быть обвиненным в трусости. Сердце стучало, в ушах шумело, перед глазами плыли цветные круги.
Вдобавок, эта боковая аллея имела одну малоприятную особенность: на ней имелось узкое место, где с обеих сторон подступали березы, а внизу переплелись их выступавшие корневища. Чтобы не споткнуться, здесь надо было пройти очень аккуратно, буквально оглаживая корневища подошвами обуви.
Но самое тяжкое испытание ожидало меня перед мостом Оборотня, на который падал рассеянный свет от бледного светильника, горевшего над изваянием. Овраг утопал во мраке, и мост казался переброшенным над адской бездной. Вот сейчас оттуда полезут жертвы оборотня – иссохшие, озлобленные, с пустыми глазницами и расцарапанными шеями. Желание повернуть назад стало почти необоримым. Я уже не чувствовал стыда от мысли, что товарищи будут презирать меня. Но когда я подумал о Наташе – девочке из нашего класса, в которую был тайно влюблен, как, впрочем, и Алый, как и Дрючок, как еще полкласса, а также половина третьей школы, – мужество вернулось ко мне. Быть может, узнав о моем смелом поступке, Наташа наконец заметит меня и полюбит так же пылко, как люблю ее я?
Воодушевленный своими фантазиями, я впал в некий транс. Это состояние помогло мне вложить записку в щель между грубо отесанными камнями.
Когда я собирался в обратный путь, то заметил, что рядом с ближним устоем моста клубится плотный дым. Удивительно, но эти клубы виделись мне четче, чем освещенные перила моста. “Не смотри, – сказал я себе. – Не смотри, и все будет хорошо”. Я еще раз вызвал в воображении образ Наташи, и мои страхи снова отступили. Не теряя времени, я поспешил назад, донельзя гордясь собой.
При моем появлении Алый хохотнул:
– Смотри-ка, наш писатель вернулся живым! Надеюсь, вложил