ямочки, да и шаг чтоб не столь размашист…
Она на ходу отцепила зайцев. Добрыня проследил, как она швырнула их на крыльцо. Ее глаза не оставляли сурового лица витязя.
– У нас гость?..
– Да-да, – льстиво заговорила старуха, – у нас дорогой гость, доченька! Доблестный богатырь из-за леса…
– Добро пожаловать, – сказала девушка. – Гость в дом – бог в дом. Меня зовут Леся, по-батюшке – Микулишна. Сейчас сготовлю зайцев…
– Я уже пообедал, – прервал Добрыня властно, как надлежит разговаривать с женщиной. – Твоя мать накормила досыта. Кстати, мать, ты пойди погляди, как там мой конь. Овес у вас какой-то больно чудной. Не захворает ли мой Снежок?
Старуха поспешно убралась. Леся чему-то улыбнулась, бросив ей в спину короткий взгляд. Добрыне он показался брошенным вдогонку ножом.
Он сел на колоду, кивком разрешил сесть поблизости. Она послушно опустилась на седальный камень, учтиво держа колени вместе, ссутулилась, отчего ее груди не спрятались, а выдвинулись острыми вершинками. Круглые плечи блестели, чистые и коричневые от солнца. На коленях белели следы царапин, на правом темнела короста засохшей крови.
– Я приехал из Киева, – сказал он строго, – где привыкли чтить старших. Побывал в других землях, везде чтят старших! Даже в самых дальних заморских странах пришлось побывать. Князь посылал с красной ложью в Царьград, насквозь прогнивший мир, но и там все еще чтят старших… или хотя бы делают вид, что чтят! Всюду и везде караемы те, кто не чтит. Если ты меня правильно поняла…
Она кивнула, не поднимая глаз. Голос ее был смиренным:
– Я поняла.
– Никто не смеет перечить старшим, – повторил он властно. – А эта женщина тебе в матери годится!
Леся несмело улыбнулась:
– Не годится, а лезет в матери. Угораздило же отца выдать меня за Лесобоя! Мы и пожить-то не успели, как его деревом задавило. А эта ведьма тут же принялась мною помыкать…
Он вспылил, начал приподниматься, но вдруг его взгляд упал на ее руку. В рассеянности, опираясь о глыбу седального камня, она водила по ней пальцем. С легким щелчком отлетали чешуйки гранита, похожие на елочные, а за пальцем осталась ровная дорожка, словно по нему с силой вели, нажимая изо всех сил, раскаленным зубилом.
Ноги стали ватными, он снова плюхнулся на колоду. Сердце колотилось учащенно, а глаза застыли. Леся рассеянно стряхнула с пальца пыль, застенчиво улыбнулась. Взор ее был чист и светел.
Да что у нее за сила, мелькнула у него суматошная мысль. Как, она сказала, по батюшке? Микулишна, Микулишна… Что-то знакомое… А если эта Леся – дочь Микулы Селяниновича? Если в ней хоть частичка его нечеловеческой мощи? Вот был бы позор на всю Русь, если бы отняла плеть да его самого…
Из внезапно перехваченного горла он выдавил сипло:
– Ну, это ваши дела. У меня своих выше крыши.
Она вежливо наклонила голову, солнце играло в русых волосах.
– Золотые слова, витязь.
– Ну?
– Ты сам рек, – добавила она, – что тебя посылали даже в дальние страны.