яростен, как русы, свиреп в бою, но все-таки его матерью стала славянка Ольга, и он уже одинаково владеет обоими языками.
Зато уже дети Святослава, даже его высокородные от жен княгинь, с детства знают славянскую речь, а язык своих дедов по отцу воспринимают как близкий, но не свой.
Славяне же, будь это дрягва, дубиничи, тиверцы, вятичи, раз уж покорились русам и платят им дань, то считаются ихними, то бишь людьми русскими. Он тоже русский, а не рус и даже не росич, это его сблизит с покоренным народом. Все-таки если не откровенная ненависть, то недовольство захватчиками все еще живо. Он в их глазах должен стать не просто первым князем, а первым русским князем!
Уже показались серые бревенчатые крепостные стены Новгорода. Небо нависало серое, как раскисшая под ногами земля, воздух был свежий, а ветер дул промозглый, нес сырость и болезни. Кони тащились тяжело, на копытах нависало по пуду грязи.
Владимир подавил разочарование. Да, это не огромный Киев, где среди трехповерховых теремов уже есть и каменные или хотя бы каменные в основании! Не Киев… Но зато в Киеве он был и должен был остаться навеки сыном рабыни. Здесь же, при удаче… нет, плохое слово, пусть удача улыбается никчемам, а он должен добиваться успеха. Удача слепа, может посетить и круглых дураков, потому на нее и надеются, а сильные куют не удачу, а успех!
Он вздохнул глубоко и мощно. Он вырвался из Киева, но там было привычно, защищенно, безопасно, хоть и не очень сытно. А здесь чужой город, чужие люди. А на нем клеймо байстрюка, бастарда, незаконнорожденного. И бороться за себя придется еще больше, чем раньше. Добрыня и Стойгнев, что едут сзади, не помощники. У них свои цели, а он для них вовсе не князь, а так… кому ложка, кому черпак, кому еще какое средство для достижения своих целей.
Послышался далекий конский топот. От городских стен мчались всадники. Владимир решил было, что новгородцы встречают как князя, но те приблизились, он увидел, что настигают убегающего человека.
Уже сверкнули мечи над головой беглеца. Тот понял, не уйти, резко скакнул от дороги, побежал, но до леса хоть и близко, но двое конных пустили коней наперерез. Беглец затравленно оглянулся, быстро подхватил длинную жердь, свирепо взмахнул над головой. Послышался крик, оборвавшийся на всхлипе. Всадник вылетел из седла, как тряпичная кукла, а конь от удара присел на круп.
Владимир пустил коня вскачь, заинтересованный дракой. За ним часто застучали копыта, Добрыня с дружиной не отставал.
Беглец отбивался отчаянно. Рослый крутоплечий молодой мужик вертел над головой толстую жердь, чуть ли не бревно, увертывался от ударов мечей, пригибался. Лицо его было оскалено, рубашка в лохмотьях обнажала темное от солнца, мускулистое тело.
Еще один получил удар в плечо, выронил меч. Всадники пугливо раздвигали круг, а беглец расширял его все больше и больше, бросаясь то на одного, то на другого. Лес уже приближался, беглец бросал на него затравленные взгляды. Поняли это и всадники. Один выругался, сорвал с плеча лук.
– Стойте! –