к сердцу, краска, прилившая к лицу… радость? Испуг? Что почувствует Инга, увидев его? Он не знал. А что почувствует он сам?
Сколько раз он мысленно проигрывал эту сцену, говорил Инге все, что думает о ней. Резко и не стесняясь словами, прекрасно зная, что сцена существует лишь в его воображении. А что он скажет ей на самом деле? Мгновенный жар обливал Александра при мысли об Инге. Не знал он, что скажет… Что-нибудь, вроде небрежного: «Привет! Как жизнь?», испытывая мстительное наслаждение от ее замешательства.
А если она будет не одна? Если рядом окажется тот самый, заботливый и надежный, не так любимый, как Шибаев, но не в пример надежнее? И в глазах ее вспыхнет откровенный испуг? За себя, за свое благополучие? Что тогда? Ничего. Он пройдет мимо, только и всего. А может, все будет иначе, развивал он ситуацию. У них тут другой менталитет, как несколько раз повторил опытный американец, связник Лёня, ныне покойный. И в силу другого менталитета, она остановится, представит его своему спутнику и скажет что-нибудь вроде: «Мой старый друг, учились в одной школе. Мой… муж? Бойфренд? Рюмашку за встречу, а, мальчики? За знакомство?»
Шибаев в отношениях с женщинами всегда оставался самим собой, и ему была присуща спокойная немногословная уверенность, слегка снисходительная, в общении со слабым полом. Он словно знал что-то важное, чего не знали они, за что и был воспринимаем серьезно, любим и желанен. И только в мыслях об Инге он превращался в слюнявого неуверенного пацана, мучимого ночными поллюциями, прыщами и страхом оказаться несостоятельным в решительную минуту. Он никогда в жизни не испытывал страха потерять женщину. Может, не слишком дорожил отношениями? Инга разбудила в нем этот страх. А еще ему было стыдно… Он даже кулаки сжимал от стыда, когда вспоминал, как строил планы на будущее, распускал слюни… Сопляк!
Едва заметная тень слева и легкое движение заставили Шибанова сжаться. Он резко повернулся – совсем близко был человек с черным лоснящимся лицом, в белой синтетической куртке. Человек присел на камень рядом, руки он держал в карманах. Шибаев с трудом различал его черты, в основном зубы и белки глаз. Негр что-то произнес. Голос у него был неприятно-тонкий, гнусавый, с истеричными нотками. Наклонившись, он заглянул в лицо Шибаеву, ожидая ответа. «Ай донт андестэнд»[6], – сказал Шибаев, и негр заговорил в ответ визгливо и быстро. От него явственно несло потом и какой-то дрянью. Шибаев различил только одно слово, которое тот все время повторял – «мэн» – «мужик». Негр требовал что-то, раздражался и брызгал слюной. Шибаев повел взглядом – пляж был пуст. Негр гулял один. Утомившись, он ткнул ладонь под нос Шибаеву. Тот отшатнулся и поднялся с камня. Негр вцепился рукой в рукав шибаевского пиджака. Вторая его рука назойливо лезла ему в лицо. Шибаев попытался оторвать от себя руку негра, но тот вцепился намертво.
Шибаев, недолго думая, ударил, и негр тут же сложился пополам, рухнул на колени и стал