телом, понял, что человек под ним уже ничего не чувствует, убрал передние лапы с того, кто убил его волчицу, развернулся к людям, стоящим вокруг лесника, ощерил страшную пасть и заворчал глухо и страшно.
Все оцепенели, боясь пошевелиться.
А волк, пятясь от людей, подошел к своей волчице.
Потрогал ее лапой.
Потерся своим носом об ее нос.
Понюхал кровь, собравшуюся паровой лужицей под ее головой.
Потом фыркнул и пошел устало по улице прочь из деревни и от леса.
Люди опомнились, но от страха никто не мог поднять ружья, лишь старый лесник вскинул свою двухстволку, но и только, хотя все вокруг шептали ему: «Стреляй, стреляй!»
А волк уходил.
Уходил не спеша, то и дело разевая пасть.
И когда лесник уже напряг левую руку, державшую цевье ружья, а затем осторожно расслабил ладонь правой руки под курком и поймал волка на мушку, тот вдруг остановился и резко обернулся.
Все враз застыли.
Волк смотрел человеку прямо в глаза.
Старый лесник вздрогнул.
Память его воскресила точно такой же, один в один, взгляд молодой волчицы, ощенившейся у него в сенях.
Это был ее взгляд, лесник узнал его.
Узнал и волчонка, вскормленного в своем доме.
Вот, значит, почему он прибежал из леса в деревню и привел с собой свою волчицу – искал защиты для себя и для нее.
Искал защиты в его доме.
А нашел заряд картечи в голову своей подруги.
И сейчас он смотрел в глаза лесника, упрекая за непонятную для волков пустую и никчемную человеческую жестокость.
Лесник медленно опустил ружье.
Глаза у волка заслезились.
Он моргнул несколько раз, отвернулся от людей, низко опустил к земле лобастую голову и мелкой рысцой засеменил из деревни.
Больше о волках вблизи этой деревни никто никогда не слышал.
Старый лесник после этой памятной облавы прожил всего несколько месяцев – заболел окончательно и вскоре умер.
Новый лесник допился до чертиков и удавился в лесной избушке.
Зверь в лесничестве повывелся, а если и был, то какой-то больной и вялый.
Потом появились лисы, зараженные чесоткой, и лесничество закрыли окончательно.
Да и деревня захирела. Все больше и больше в ней становилось домов с забитыми крест-накрест окнами.
Остались старики да старухи. Некоторые еще помнят, как уходил по улице матерый волк.
Вот поумирают они – те немногие, кто помнит эту историю, и – все.
Вообще больше не останется никакой истории.
Не только этой…
Горгаз
Посвящается прадеду моего друга Буслаева
Быть аспирантом в двадцать четыре года, я вам скажу, весьма неплохо. Если еще вдобавок твой научный руководитель поручает тебе принимать зачеты у студентов, особенно у студенток.
Зачеты зачетами, конечно, но иногда возникает острая необходимость в дополнительных консультациях по зачетным темам. И в этом случае дружба с Эдиком – аспирантом с соседней