шланг. – Иди, промой его в ванной.
Я окинул взглядом эту огромную женщину и, загрустив, побрел выполнять задание. Открыл воду и присел на край ванны, презрительно бросив шланг на самое ее дно.
Закурил.
«Что теперь делать? Зоя Васильевна мне этого не простит ни как женщина, ни как секретарь ректора института. Вляпался так вляпался… Вряд ли теперь мне когда-нибудь удастся уговорить на свидание такую шикарную женщину. Да и проблемы, наверное, с аспирантурой начнутся».
Так рассуждал я, глядя с тоской на грязный шланг, брошенный мною на дно ванны.
Из задумчивости меня вывел громкий голос:
– Ты что там, уснул? Давай шланг!
Я подал.
– Так ты что, его не вымыл? Эх, горе ни шланга помыть, ни бабу уговорить ты не можешь.
Я вспылил:
– Какое вам до этого дело? Может, это моя родственница приходила?
– Ага, мама.
– Знаете что, – устало ответил я, – вы давайте доделывайте свое черное дело да уходите. – И, оглядев ее, добавил: – Можете даже ванну принять.
Я вышел в зал, открыл приготовленную для Зои Васильевны бутылку армянского коньяка, налил целый стакан и выпил. Сел на диван и, жуя конфету, стал рассуждать! «Что, плохо? Да, плохо. Но, наверное, на Зое Васильевне свет клином не сошелся. Да она тоже штучка, сразу раз и убежала. И от кого? От меня!» Коньяк, очевидно, уже плотно дошел до моего серого вещества. Я, встав, оглядел себя в зеркало и подумал: «Красавец. Правда, немного суховат. Зато жилист».
Пока я так красовался на себя в зеркало, в ванной комнате зашумел душ.
Я, забыв о своих огорчениях, сначала даже удивился: кто это там моется? Но вовремя вспомнил – да это же в ванной мой «Горгаз». Умора. Она поняла буквально мое предложение сполоснуться.
И тут меня прострелила новая дьявольская мысль: «А что если мне сделать рокировку: поменять Зою Васильевну на это газовое чудо. Ну и пусть, что повыше и пошире, зато, наверное, помоложе».
И я, подойдя к двери ванной, постучал костяшками пальцев в дверь.
– Красавица, глинтвейн остынет.
Душ затих.
Из-за двери выглянуло симпатичное личико с ямочками на щеках.
– Что остынет?
Я оторопел: откуда эта красавица? Неужели то чудо в берете с чемоданом?
– Глинтвейн… – повторил я оторопело.
– А что это такое? – спросила женщина, выходя из ванной комнаты в халате и вытирая шикарные ярко-рыжие волосы махровым полотенцем.
Я был так ошарашен, что не стал ничего и говорить о предстоящих возмущениях Эдика по поводу эксплуатации его банных принадлежностей.
– Глинтвейн – это вино, только горячее.
– Я не люблю горячее вино, – сказала рыжеволосая женщина и, взяв в руки бутылку армянского коньяка, повертела его из стороны в сторону. – Это же коньяк, а не вино. Я пила такой, – и задумчиво добавила: – Правда, очень давно.
– Так, давай выпьем еще раз, – живо предложил я.
Она посмотрела на Меня долгим взглядом и, поставив бутылку на стол, сказала:
– Давай.
Я разлил, сказал короткий