долго.
Не то чтобы я лежал, не вставая и не выходя из отведенной мне запасной офицерской каюты, на откидной кровати. То есть, понятно, лежал, рассматривал чистые эмалированные стены и круглый глаз иллюминатора, думал о том, что бывал в куда худших гостиницах. Пытался понять, тепло мне или холодно. Размышлял о том, что это жуткое качание во все стороны, пусть и не очень сильное, теперь будет всегда.
Хотя – качание или нет, надо хотя бы представиться капитану, до того роль дворецкого при моем вселении на крейсер играл какой-то юноша, видимо мичман. Одеться, пойти наверх… Не сейчас, не сейчас.
Но я и выходил, конечно. Потому что когда человека тошнит, он должен знать, где туалетная комната (оказалось, рядом). И где кают-компания, да просто место, где можно попить воды. Пресной, заметим. Рукомойник на палубе, который я ранее обнаружил, чтобы прополоскать рот, содержал что-то соленое.
В кают-компании обычно было пусто, но ближе к закату я нарвался на большой сбор веселых людей в черных тужурках (или это бушлаты?), и они посмотрели на меня с вежливым сочувствием.
Тут я понял, что эти люди ходят, разговаривают, едят как ни в чем не бывало; заметил, что Рузской не было, – сестра по несчастью? И решил, что, раз уж пришел, надо взять себя в руки.
– Немоляев, Алексей Юрьевич, э-э-м, сухопутная крыса, – представился я самому внушительному из всех бородачу (и почти не ошибся – он оказался вторым по рангу здесь человеком).
Тут я обозвал его капитаном, после чего некто слегка раздраженный быстро поправил меня: здесь военный корабль, здесь командир, а не капитан, а передо мной старший офицер. Которому, кстати, мне и следует представиться, так что все пока хорошо.
Этот же старший офицер, как и было положено, показал мне место на относительно пустующем участке длинного стола, там, где сидел корабельный священник, и я собрался что-то съесть, но из этого ничего хорошего не получилось.
– А вернитесь-ка вы в каюту, уважаемый – как вас? Алексей Юрьевич, – сказал мне добрый и понимающий человек напротив. – А я к вам непременно зайду вскорости.
Он и зашел, оказался одним из двух здешних врачей, по фамилии Тржемеский.
– Ожоги, ушибы, а на экваторе будут, без сомнения, солнечные удары, – рассказывал он мне, проверяя пульс. – Но, поскольку на эскадру в нижние чины набирали не просто запасников, а еще и сухопутных, да крестьян попросту, то есть и вот эта, знаете ли, морская болезнь. К утру не пройдет, не обещаю. Потерпите. А тем временем рекомендации такие…
К утру она не прошла.
До того, как начался неожиданный кошмар, было вот что: я выползал довольно часто на палубу и уже пытался вести разговоры с людьми. Узнал следующее: для матросов я – «вашескородь», но странное вашескородь, потому что обращаюсь к ним на «вы», чего офицер не должен делать – хотя ни в каком уставе это не обозначено. Так или иначе, при разговоре со мной бескозырку сдергивать одним казалось нужным, а другим нет.
Далее: у матросов свое средство от морской болезни. Надо,