да еще каждый раз хорошее место теряю. Найди-ка потом новое, попробуй! Словом, хватит с меня. Сюда не вернусь.
Стелла боялась радоваться. Вдруг отец лжет? Он и раньше зарекался да бахвалился.
– Потому в этот раз я тут застрял, – продолжал Антонио. Намотал на вилку побольше лапши, помог себе хлебом. – Чтобы с матерью побыть. Больше-то я ее не увижу, разве только она сама в Америку приедет.
Ассунта поправила головной платок. Муж лгал, это было ясно; вон, даже в глаза не глядит, прикидывается, что лапшой занят. Четтина вытаращилась на Стеллу, готовая ляпнуть что-нибудь вроде: «Почему же ты, папа, к бабушке Маристелле вовсе не ходил?»; Стелла повела глазами: дескать, молчи! Лапшу она ела руками, по одной ленточке. Что-то будет, чем-то кончится разговор?
Никто не возражал, никто не выл: «На кого, родимый, оставляешь?» Выждав достаточно, Антонио обратился разом к жене, дочерям и сыну:
– Мы все скоро станем настоящими американцами. Вот доберусь – первым делом пойду сдавать тест на гражданство, а потом для всех вас бумаги выправлю. Вы ко мне приедете, и будем жить одной семьей.
– Никуда я не поеду, – неожиданно заявила Ассунта. – Мой дом – Иеволи. Моя семья – здесь.
Стелла едва не подавилась. Чтобы мать перечила отцу – не было такого отродясь! Ух, сейчас он ей задаст!
– Ошибаешься, женщина, – наставительно заговорил Антонио. – Семья – это мы с тобой; муж и жена – плоть едина в глазах Господа Бога. У нас дети; я их зачал. О них подумай.
Ужас буквально распирал Стелле грудь. «Только не плачь, мама, – мысленно заклинала она. – Только не плачь». Быть Ассунте битой, да и им с Четтиной и Джузеппе – в этом Стелла не сомневалась.
Ассунта плакать и не собиралась. Тоном твердым, как каштановая скорлупа, она произнесла:
– Я говорю о своей семье. Кто позаботится о моей матери, если я уеду? Кто станет прибирать могилку малютки Стеллы?
Антонио передернул плечищами.
– Вы все эмигрируете в Америку. Заживем отлично, как настоящая американская семья. Дом куплю, земли – целый акр. На автомобиле кататься будем. Автомобиль – это тебе, жена, не осел! Ты осла больше в жизни не увидишь!
Вот это он совсем напрасно сказал. Забыл, наверно, как они все любят своего единственного ослика.
– А на что мне другой дом, – возразила Ассунта, – когда у меня уже есть дом? Вот этот самый, в котором ты сейчас тальятелле ешь.
Кажется, впервые с начала разговора Антонио услышал жену. Ручища простерлась на широких досках добротной столешницы.
– А откуда еда, женщина? Я денег привез, вот ты и купила муки и прочего!
– Мой дом – здесь, – повторила Ассунта, принимаясь убирать со стола. – А детей я сама сколько лет кормила, когда ты никаких денег не слал. Мы ни в чем не нуждаемся. Мы у себя дома.
Антонио расхохотался.
– Думаешь, ты мне нужна? По-твоему, в Америке баб мало? Да сколько угодно! И хлопот у меня с ними никаких, не то что с тобой.
Ассунта