сечь усердно, удары сыпались один за другим, и длинные борозды ободранной плоти полосовали крест-накрест спину Прометея. Только щелканье плети было слышно да его приглушенное, взрывное дыхание. На шее Прометея выступили жилы. Кто-то толкал меня в спину, силясь все получше разглядеть.
Раны богов заживают быстро, но эриния свое дело знала и делала еще быстрее. Она наносила удар за ударом, пока не вымокли кожаные ремни. Что можно пролить кровь бога, я понимала, но никогда этого не видела. Прометей был одним из величайших в нашем роду и истекал золотыми каплями, ужасающе красиво растиравшимися по его спине.
Однако эриния не останавливалась. Часы проходили, а может, дни. Но и боги не могут созерцать бичевание вечно. Зрелище крови и мук стало их утомлять. Они вспомнили об удовольствиях, о пирах, которыми предстояло насладиться, о мягких, устланных пурпуром ложах, готовых объять их члены. Один за другим они потянулись к выходу, и эриния, хлестнув в последний раз, отправилась следом – она заслужила угощение, после такой-то работы.
Повязка сползла с лица Прометея. Глаза его закрылись, голова свесилась на грудь. Спина превратилась в золотые лоскутья. Дядья говорили, что Зевс готов был смягчить наказание, если Прометей встанет на колени и попросит об этом. Но тот отказался.
Все ушли, кроме меня. В воздухе стоял запах ихора[2], густой, словно мед. Ручейки огненной крови еще стекали по ногам Прометея. Я ощущала, как пульсирует в жилах кровь. Знает он, что я здесь? Я осторожно подошла поближе. Грудь его вздымалась и опадала с тихим хрипом.
– Господин Прометей? – В отзывавшемся эхом зале мой голос еле слышался.
Он поднял голову, обратил ко мне. Открыл глаза – красивые, большие, темные, в обрамлении длинных ресниц. Лицо у него было гладкое, безбородое, и все же почему-то ясно становилось, что он древний бог, как мой дед.
– Хочешь, я принесу тебе нектара?
Взгляд его остановился на мне.
– Был бы тебе благодарен, – ответил он. Гулким, как старая древесина, голосом. Только теперь я его услышала – во время истязания Прометей ни разу не вскрикнул.
Я повернулась. И, чувствуя, как учащается дыхание, пошла по коридорам к пиршественному залу, полному смеющихся богов. В дальнем его конце эриния поднимала за кого-то громадный кубок, на котором отчеканено было ухмыляющееся лицо горгоны. Эриния не запрещала говорить с Прометеем, да что с того, ее дело – проступки. Я представила, как этот жуткий голос выкрикивает мое имя. Как бряцают наручники на моих запястьях и, рассекая воздух, ударяет плеть. Но дальнейшего мой разум не способен был вообразить. Я не изведала плети. И не знала, какого цвета моя кровь.
Пришлось взять кубок обеими руками, до того меня трясло. Что скажу, если кто-нибудь остановит? Но в коридорах, по которым я возвращалась, было тихо.
Прикованный посреди большого зала Прометей затих. Глаза его опять закрылись, раны сияли в свете факелов. Я остановилась в нерешительности.
– Я не сплю, – сказал