так и остался в том же положении. И состоянии, конечно.
Наконец Дед Мороз выпустил меня из своих объятий и всем объявил, что сейчас мы все будем водить хоровод. Установили елку на место.
Буратино без носа, Снегурочка без кос, мама, папа, Дед Мороз и я встали вокруг елки-сосны. Но почтальона, о котором объявил Дед Мороз, нигде не было. Взрослые запели:
В лесу родилась елочка,
В лесу она росла…
Дальше все замолчали, так как слов больше никто не знал.
Кроме меня.
Я же продолжал петь.
Дальше весь хоровод пел я один.
После хоровода все сели за стол, тем более, что до наступления Нового года оставалось пять минут, разлили шампанское, мне – крюшона, и стали желать друг другу счастья, здоровья, а заодно и творческих успехов.
Все громко чокались и радостно гоготали.
У Деда Мороза даже отвалился нос, но это мало изменило его внешность: под отвалившимся носом оказался такой же не менее красный нос, да еще вдобавок в крапинку.
Тосты пошли один за другим.
Про меня забыли.
Я понял, что мой праздник, устроенный мне родителями, подошел к концу. Я тихо сполз со стула и ушел к себе в комнату, прихватив по дороге две косы Снегурочки, два носа и один ботинок. Закрыл за собой дверь и, свернувшись калачиком на кровати, заснул.
А засыпая, подумал о своих родителях. Хорошо, что я у них есть. Вон как здорово они веселятся на моем празднике. И Деду Морозу со Снегурочкой весело.
Жаль только Карлсона.
Он все время спал под столом.
А ему тоже, наверное, хотелось повеселиться в эту новогоднюю ночь, как и всем… вам… нам…
Квадрат Малевича
К своим тридцати семи годам в ее сексуальной жизни был один-единственный мужчина.
Ее муж.
С которым к тому же Вера «разошлась» полгода назад. Вернее, «разойтись» она не могла, они с ним жили незарегистрированные, так сказать, в гражданском браке: вместе решили, что регистрация в загсе – это немодно.
И вот однажды утром он встал и сказал, что уезжает. Она подумала, что, как всегда, в командировку.
Спросонья и не поняла, куда и зачем, только протянула к нему губы для поцелуя, которые он впервые за десять лет совместной жизни не поцеловал, что и было самым странным в это утро. Но странность эта тогда ее не взволновала, и она, зафиксировав, что дверь захлопнулась, снова уснула.
А муж уехал навсегда в другой город к какой-то девице, о существовании которой она даже и не подозревала, туда, оказывается, он и ездил в командировки.
То, что он уехал насовсем и надолго, она поняла, когда обнаружила, что вместе с его походной сумкой исчез и их большой чемодан из желтой кожи, а также все его вещи. Единственное, что осталось, это его опасная бритва «Зингер». Почему он ее не взял, было непонятно, хотя он ею не брился и она у него была больше как сувенир, доставшийся от деда.
В итоге от мужа у нее осталась бритва, двухкомнатная квартира, в которой они только год назад сделали евроремонт, и старенький «Москвич».
После такого страшного ухода