долго, и я, любопытствуя, заглянул в щель сарайчика – на стуле сидела мумия. Глаза, сделанные из раковины и цветного камня, жутко посверкивали в полумраке. Разглядел потрескавшееся красной глиной лицо с отколотым кончиком носа, безгубый рот с янтарными зубами… Из-под мантии, расшитой в чёрную и жёлтую клетку, торчали терракотовые руки. Пома советовался с дедушкой на языке кечуа, подливая чичу на плоский камень алтаря перед ним. Послышались скрежещущие звуки, меня как ветром отнесло от сарайчика – дедушка явно что-то вещал, отвечая на вопросы Помы.
Я ещё подумал: подобает ли мне, христианину, участвовать в столь сомнительных церемониях? Но любопытство всё же взяло верх над религиозными условностями, я вернулся на своё место и сел в позу лотоса, готовый к путешествию.
Онкологическая зря времени не теряла, достала веретено, наладилась прясть шерсть. Чем перуанские женщины выгодно отличаются от прочих, так это тем, что руки у них всегда заняты – и не мобильником! Либо прядут, либо вяжут, либо ткнут. Порядочная перуанка даже в магазин не выйдет без портативного ткацкого станочка за плечами. Семейка ламы, пощипывавшая травку на лужайке, подтянулась к ней. Лама-мама прилегла рядом, а кроха-лама забралась на колени.
Между тем до отправления на экскурсию было ещё далеко. Пома взял две корзины, в одну положил кривой бронзовый нож туми, бутылочку с чичей и направился в сельву.
– Пома, я с тобой.
Пома критически окинул меня взглядом, покачал головой. Вернулся домой, вынес ворох индейской одежды.
– Переодевайся.
Я снял джинсы и рубашку, надел тунику, поверх неё плащ, на ноги усуту – сандалии из белой шерсти.
Из дома вышла жена Помы – Коори (Солнце), придирчиво осмотрела меня, водрузила ещё на голову шапочку чулью, повесила через плечо вязаный мешочек shuspas, плотно набитый листьями коки. Макнула палец в глиняную миску с киноварью, намазала мне краской лоб и щёки. Отступила на шаг, руки в боки, глянула, поцокала языком, довольная моим преображением.
– Сойдёшь, Катари-Змей, за пайана (второстепенные, но не самые последние родственники Сапа Инки).
Переправившись на другой берег по зыбкому подвесному мостику, мы оказались в сельве.
Пома негромко напевал, приветствуя духов. Их было столько, сколько деревьев, травок, животных и букашек – и даже больше того, потому и песня была нескончаема. Ходить по сельве одному, без такого провожатого, опасно – можно с кем-то не поздороваться, обидеть ненароком, за что и прилетит симметричный ответ.
– Будь осторожен, – предупредил Пома, когда мы проходили рядом с ямой, края которой маскировались травой.
Почему-то вспомнились древние охотники, которые загоняли животное в яму и потом забивали камнями, но Пома пояснил, что здесь черпали золото. Копали землю, накладывали её в мешок, сшитый из шкуры ламы, тащили к ручью, высыпали на плоский камень, направляли на него воду, которая вымывала землю, оставляя на камне крупицы солнечного металла. Сегодня технология не изменилась – всё то же самое. Кстати, у нас на Урале по лесам и горам немало