поняли, что самолёт подбит и вот-вот упадёт. Он стремительно пролетел вниз и исчез посреди леса, а мгновение спустя в том месте образовалось густое, серое облако. Не знаю, заметил ли это событие ещё кто-то из нашей деревни, но сразу после взрыва вновь образовалась унылая тишина. Как будто никому и дела не было. Я же, ничего и никого не дожидаясь, мигом бросился туда. Отец побежал за мной.
На месте крушения образовалась неглубокая воронка. Разбитый самолёт уткнулся носом в землю и застыл. Деревья вокруг поломало, а некоторое и вовсе вырвало с корнем. Всюду валялись щепки и пахло дымом. К моему удивлению пожар даже не успел начаться – лишь кое-где тлел мох, медленно образуя чёрные пятна. Самолёт был наш: я понял это по красной звезде на борту. Пока отец с опаской оглядывался по сторонам, я заглянул внутрь кабины. Пилота там не оказалось, однако внутри, прямо на ручках штурвала, остались следы крови. «Стало быть, ещё до приземления ранили», – подумал я и принялся ещё внимательней разглядывать приборную панель. Для меня всё это выглядело необычно, поэтому я тотчас же захотел посидеть внутри и хотя бы на мгновенье прикоснуться к настоящей войне. Отец умолял вылезти, бегал вокруг и всякий раз повторял, что самолёт с минуты на минуту взорвётся, что не хватало ему ещё и моей смерти. Я же назло сидел себе в кабине и будто не замечал, что у меня есть отец. Лишь когда он в самом деле расплакался, только тогда я, бурча от злости, нехотя спрыгнул вниз. Меня сразу охватило желание поскорее убраться из родного дома, поскорее уйти на войну.
– Вот мать схороним – и убегу! – сквозь зубы проронил я и, словно дикий зверь, устремился обратно домой.
– Сынок, но ведь ухнуть мог этот твой самолёт…запросто, – еле поспевая за мной, принялся сетовать отец.
Только после я его уже не слушал. Мне было противно слышать столь докучливый и до смерти надоевший голос. Я желал поскорее спрятаться от отца и побыть в одиночестве. Однако уже практически выбравшись из леса, откуда-то издалека стал доносится тихий, но весьма отчётливый звук, больше похожий на протяжное эхо. Хорошенько прислушавшись, я понял, что это тот самый раненый солдат зовёт на помощь. Сразу чувствовалось, что кричал он из последних сил и помощь ему нужна была незамедлительно. Мы пробежали ещё метров сто от самолёта, пока не наткнулись на свисавшего с дерева человека. Его парашют, запутавшись в ветках, не давал солдату отцепиться и даже пошевелиться. Он висел метра три над землёй, при том без сапог и без шлема. От ужасного падения у него напрочь разорвало одежду, притом ветки исхлестали его тело, точно бы когтями. На нём ни осталось ни одного живого места, вдобавок из сотни ссадин и ран медленно сочилась кровь. Не знаю почему, но первым делом я спросил, русский ли он, а когда тот с огромным трудом кивнул, я уже без лишних слов полез на дерево его снимать. Ножа у меня не было, поэтому, чтобы распутать все узлы, пришлось взбираться до самого верха. С каждым разом, как только верёвка ускользала из моих рук, солдат тяжело стонал и, казалось, был в шаге от смерти. Но несмотря на