все реже, потом сошли на нет, и она опять стала ночевать у себя в кабинете.
Она заглянула в актовый зал, где дети наряжали елку. Залюбовалась ими – это были лучшие ее воспитанники, отличившиеся в учебе, в мастерских, на сцене. Хорошие умные детки, они могли бы стать гордостью родителей, но оказались не нужными. Она очень не любила отдавать детей на усыновление, не верила в то, что кто-то из этих женщин и мужчин может полюбить чужого ребенка, как своего. Совсем крошечного, может быть, но немного подросшего, уже со сложившимся характером… Нет, в это она не верила, и часто видела тому подтверждение, когда кого-то из ребят возвращали обратно.
Конечно, ей и самой иногда хотелось усыновить или удочерить кого-нибудь из деток, так, чтобы стать единственной для ребенка. Вот хотя бы эту девочку Ясю – Ядвигу Войтковскую, польку по национальности. Просто ангел, а не девочка, голубоглазый белокурый ангел, умненькая, спокойная, ласковая. Вера Алексеевна вспомнила, как приходил дед Яси, седой сгорбленный поляк, плакал, просил не отдавать девочку на удочерение. Принес в подарок удивительно красивую вазу собственного изготовления – с летящими птицами на прозрачных, сияющих множеством кристалликов, боковинах.
Она пообещала и никогда не выводила Ясю к усыновителям, но сама не раз испытывала соблазн: такой дочкой можно гордиться. Правда, наследственность у нее нехорошая – мать руки на себя наложила, утопилась в реке, когда Яся была совсем маленькой. А ведь склонность к самоубийству передается по наследству, психолог Лариса Николаевна часто говорит об этом. Яся несколько раз убегала к деду на окраину Озерска. Это даже не дед ее, а прадед, мама Яси приходилась ему внучкой. Когда девочка пропадала, в детдоме особенно не беспокоились, знали, где ее искать. Вера Алексеевна сама ездила за ней, находила ее всегда в стекольной мастерской Войтковского, и нередко, посадив девочку на колени, завороженно наблюдала, как старик выдувает свои чудесные прозрачные изделия.
Да, с Ясей было все не так просто. Пожалуй, она не смогла бы стать полностью ее дочерью. Она помнила свою маму, очень любила деда, знала свою родословную по его рассказам.
Наверное, если бы Вера Алексеевна хотела кого-нибудь усыновить, она выбрала бы Рому Легалова. Отличный мальчишка, симпатичный, умница, спортсмен. Рому подбросили на крыльцо детского дома сразу после рождения.
Нет, нет, выделять кого-то из этих детей, значит, других обижать. Лучше уж пусть будет, как будет. Стало быть, судьба у нее такая – быть общей мамой, то есть ничьей…
Она еще зашла к повару обсудить меню новогоднего вечера, и только потом, накинув на плечи пальто, вышла во двор. Воздух был такой вкусный, морозный. Она перевела дух, улыбнувшись нахлынувшему вдруг предчувствию чего-то радостного, того, что должно было вот-вот случиться, и ускорила шаг. Оставалось еще одно дело, и оно являлось для нее сейчас, пожалуй, самым важным. Она вздохнула и быстрым шагом пошла