лидера, проклюнувшейся в нём в столь юном возрасте.
Когда в 1918 году огромная, но сотканнная гнилыми нитками из лоскутных частей Австро-Венгерская империя стала дробиться на мелкие земельные делянки между Россией, Пруссией, Австрией и Польшей, галичане тут же подняли гордые головы и знамёна, затеяв отчаянную борьбу за свои кровные земли.
Даже Андрей Бандера, бросив на произвол судьбы паству, подался в Украинскую Галичанскую армию. Разумеется, как служитель алтаря, он не мог брать в руки оружие. «Парох» (отец), полевой капеллан Бандера был нужен фронтовикам – и для отправления службы Божьей, и для исповеди, и для причастия, и для отпевания.
Вскоре после начала боевых действий ударную армию Галичины начал косить тиф, количество жертв которого едва ли не превышало число павших на поле брани от штыков, шрапнели и пуль. Отец Андрей не оставлял без своего внимания, доброго участия и сострадания ни одного солдата, палимого тифозной горячкой. Подхватил опасную заразу и сам, но избежал печальной участи умерших. После безусловного и полного разгрома галичанского воинства в 1920 году вернулся в родные края. Земляки избрали его своим послом в парламент самопровозглашённой Западно-Украинской Народной Республики. Правда, существовала эта «республика» совсем недолго, но тем не менее отцовский титул – «посол» – в сознании впечатлительного Степана был созвучен чуть ли не с гетманским званием.
Биографы считают, что его детство закончилось уже в десятилетнем возрасте, когда родители решили отправить сына на обучение в гимназию в Стрый.
«В народную школу я не ходил вообще, – откровенничал Бандера, – ибо в моём селе… школа была закрыта с 1914 г. из-за призыва учителя в армию и других событий военного времени. Знания в объёме народной школы я получил в родительском доме, вместе с сёстрами и братьями, пользуясь несистематической помощью домашних наставниц…»
Стрый юного поповича ошеломил. По сравнению с родным селом этот пусть невеликий и пыльный городок с узкими, но зато мощёными улочками, кирпичными домами, костёлами показался ему суровым, неприступным и неприветливым к пришлым чужакам. Слава богу, в Стрые жили родные люди – дед Михайло и бабушки, у которых он и остановился.
Обучение стоило немалых денег. За курс наук родителям приходилось ежегодно выкладывать как минимум 240–250 злотых. Много это или мало? Примерно в такую же сумму обходилась покупка на местном скотном рынке двух бурёнок. Нужны были ещё и канцелярские принадлежности, и учебники. Но только словарь по латыни тянул на 10 злотых, а греческий – на 15. Часть и без того скудного бюджета гимназиста «съедали» (невольный каламбур) расходы на пропитание – до 50 злотых в месяц. Хорошо ещё, что в дедовом огороде были свои картошка, капуста, поспевали огурцы с помидорами, да и курятник не пустовал.
«Материальную возможность учиться в гимназии, – суховато подбивал «баланс» Степан, – я имел благодаря тому, что проживание и содержание обеспечивали