тему «Моральная целостность: императив нашего выживания», – вспоминает брат Джима Энди. – А я даже не мог понять, что это за фигня такая. Родители не отпускали меня из дому на пасхальные каникулы, пока я не напишу доклад, а Джим как раз собирался погулять со мной. Я корпел над докладом пару дней, пока за него наконец не взялся Джим и не переписал от начала до конца, вставив в заключительную часть немало собственных мыслей. Доклад получился отличный, и заканчивался он такими словами: «Мы дрейфуем по неясным орбитам, беспомощные и одинокие». Там было еще три-четыре подобных предложения подряд, и хотя это был не совсем мой стиль, я получил за этот доклад пятерку.
Джим связался с небольшой компанией выпускников средней школы Клируотера и стал выпивать с ними. Он напивался на танцах и стоял в углу, изображая дерево; он напивался на вечеринках – однажды, сильно порезавшись, он вел себя так агрессивно и оскорбительно, что доктор в местной больнице отказался принять его.
Но Джим пока еще не пил крепко и беспробудно. Как заметил один его одноклассник, «создавалось впечатление, что он пьет исключительно для того, чтобы опьянеть; в противном случае он не пил вовсе». Для Джима пьянка была особым событием. Но в то же время он искал на дне бутылки утешения.
Один примечательный случай произошел на восемнадцатый день рождения Джима в декабре, когда его поставили на воинский учет. Джим ненавидел армию и пришел в полное бешенство, испытывая в то же время трепетный страх перед этой махиной, которая подчиняет своей власти всех и вся. В 1961 году еще не было общенародного антивоенного движения. Джим не знал формулировки «отказ от службы по религиозным или политическим убеждениям». Поэтому он встал на учет, а затем, вернувшись, напился в стельку. Родственники Джима рассказывают, что его дядя, живший в Клируотере, вынужден был вытаскивать его из одной щекотливой ситуации, которая могла привести к грандиозному скандалу. По-видимому, тот случай был крайне позорным, поэтому его деталей не раскрывают до сих пор.
Примерно в то же время Джим нашел себе убежище: старый отель в пальмовых зарослях между Клируотером и Сент-Питерсбергом, «Галерея и кофейня „Ренессанс“», беспорядочный муравейник из комнат-студий, подмостков, двориков-патио, внесенный в негласный «черный список» – вход студентам колледжа туда воспрещался. Наверное, именно это и привлекло Джима, но больше тянули его туда поэтические вечера, конкурсы исполнителей фолк-музыки и богемная атмосфера.
Управлял «Ренессансом» словоохотливый гомосексуалист лет тридцати пяти по имени Аллен Родес. При первой же встрече Джим услышал от него устный вариант эпического романа: кучу информации, включая историю предков Аллена, которые проектировали Сент-Питерсберг в девятнадцатом веке, крайне преувеличенные истории сексуального характера, произошедшие с ним во время затемнения в Лондоне во время войны, байки о выступлении в мужской труппе Реда Шона, семейное происхождение и сексуальные наклонности каждой кошки, бродящей по лабиринтам галереи,