блокпосту ведет только одна дорога?
– Да.
– Shi-i-it[7], – протяжно выдохнул Икки.
– Предчувствия?
– Опять твой сраный сарказм.
Они миновали рынок неподалеку от блокпоста. Женщины, закутанные в паранджу. Мужчины в нелепо-просторных женских платьях.
– Ее мать, – сказал Икки, – придется рассказать ей.
– Я знаю.
– Я сам расскажу, – пробормотал Икки. – Я виноват.
– В чем?
– Я дал ей надежду.
– Ты что-то рассказал ей?
– Почти ничего.
– Почти ничего – это слишком много.
– Ты уверен, что нет другой дороги? – спросил Икки, снижая скорость.
– Господи, Икки, заткнись, псих несчастный, – не выдержал Брам. – Езжай куда едешь!
Икки осуждающе покачал головой, но прибавил газу.
Старый город остался позади, они подъезжали блокпосту. Стена, электросенсоры, камеры и переходной шлюз – выходит, евреи фактически смирились с тем, что Яффа больше им не принадлежит. В городе они не встретили ни одного еврейского солдата. Армия следила за порядком с воздуха, а стены, крыши, дороги были нашпигованы электроникой; иногда аппаратуру скрывали даже под многослойными одеждами женщин. Слишком опасно было посылать туда патрули.
Время – час дня. Скоро улицы Яффы опустеют: жители разойдутся по домам в поисках прохлады.
Икки выпрямился и вцепился в руль, словно это могло его успокоить.
– У блокпоста никого нет, – сказал Брам. – Никого, кто мог бы нанести нам вред. Что там может случиться?
– Маскарад, – ответил Икки, – маскарад, несущий страдания.
– Ты именно это чувствуешь?
– Да.
– А с Самиром у тебя предчувствий не было?
– Все время ныл.
– Это благодаря Самиру ты сейчас наложил в штаны от страха. Если б не его ложь, тебе не пришлось бы сюда ехать.
– Может, он и сам не знал.
– Кажется, ты только что собирался с ним разобраться?
– Какая Самиру выгода от того, что он послал нас к Джонни?
– А пачечка банкнот, которую мы захватили с собой? Самир и представить себе не мог, что Тарзан окажется таким честным. Только подумай, Икки, кого мы встретили: честного араба, которого звать Тарзаном. Помешанного на баскетболе.
– Самир посмеялся бы вместе с нами.
– Кстати, о баскетболе. Сколько времени сейчас в Хьюстоне?
Икки пожал плечами:
– Семь часов разницы?
– Восемь. Там сейчас раннее утро. Или передача идет в записи.
– Ну и что?
– Он сказал, что поставил деньги. Но это старая запись. Он наврал нам.
– Ну и что? – повторил Икки.
– Зачем это ему? Зачем ему надо было показать нам, что он игрок?
– Я знаю одно: ты – самый большой параноик из всех, с кем я знаком. Когда ты собираешься поговорить с матерью Сары?
– Прямо сейчас… нет, сейчас мне надо на работу. Завтра. Я схожу к ней завтра.
– Раньше