коробках домов, что стояли напротив, кое-где молчаливо светились желтые окна. Глеб, сонно моргая, протёр ладонью глаза и прижался к стеклу: оно показалось холодным, как лёд. Он недовольно прищурился и, смотря в беспросветную хмарь, вздохнул тяжело: вот и ноябрь. Самое ненавистное время – ещё не зима, но уже и не осень.
Глеб пригляделся: набухшие мятые тучи мрачно висели над городом. Вдоль улицы тянулась цепь фонарей. И без того тусклый свет кое-где обрывался и в затенённых провалах виднелись погасшие лампы. Под фонарями, у сирых темных обочин, изрезанными рядами теснились кусты. Внизу по дороге медленно ехал мусоровоз, за ним, переваливаясь неуклюже, тащился большой пузатый автобус. Крохотные фигурки людей чернели на остановке. Из-за поворота высунулся грузовик, остановился у светофора. Зажегся зелёный свет, и через пару минут дорога была пуста.
Глеб опёрся руками о подоконник, слегка отпрянул назад, и тут в мутном от пыли стекле взгляд выхватил отражение заспанного лица. Бледный, он молчаливо стоял и, не мигая, смотрел на белесые волосы и такого же цвета жидкие брови, впалые щёки, сухие узкие губы. Сутулясь и выпятив подбородок, потрогал пальцем торчавший на шее кадык и, будто впервые, в тот миг увидел свои глаза: усталые, потухшие, они настороженно смотрели из сумрачного пространства. Он передернулся и уцепился за подоконник. Какие-то дурацкие мысли запрыгали в голове и начали мучить его. Почему-то вспомнилось, как вернувшись из армии, просто хотел проветриться, погулять. И хотя Лариска показалось ему такой душкой, Глеб совсем не собирался жениться. Пришлось. Да, выбора не оставалось, это правда. Пришлось отвечать за свои ошибки. В том опрометчивом возрасте, когда нахлынет внезапная страсть, их все совершают. Мать тогда пожалела его: мол, понятное дело, какой мужик откажется, если баба сама подставит. А батя взорвался: «Чем ты думал?» Дескать, сам виноват: заварил кашу, вот и расхлёбывай. Глеба передернуло от этих слов. Если честно, он сначала запутался, а потом испугался. Тут Лариска ещё вся в слезах, так сказать, опороченная. А Глеб и представить себе не мог, что станет отцом. Он ночами не спал, даже в какое-то время по-настоящему запил. Но от этого стало только хуже. Спасибо родителям: вовремя остановили.
Тут же вспомнилась привычная пьяная дурь на свадьбе. Другой жизни Глеб ожидал, однако после женитьбы уже не было никакой надежды. Тоска разъедала его изнутри, и всё казалось безразличным. Ладно, когда любовь выгорает, и жизнь делается бесцветной, а тут и любви-то не было вовсе. К тому же Лариска, только стала женой, сразу принялась командовать, сделалась раздражительной. Всё как-то враз изменилось, и Глеб никак не мог найти объяснений этой странной метаморфозе. Словно бы устав от долгих запутанных ухищрений, Лариска сняла с себя маску и обратилась в сварливую тетку. В говоре её слышалось постоянное понукание. Уж он-то знал, на что та способна. Криком и визгом она действовала ему на нервы. Почему-то всякий раз истерика у неё начиналось с утра, и обычно заканчивалось после обеда. И так каждый день! Глеб сперва возмутился, как будто его обвели