было никаких откликов. Ты просто продолжала, не зная, нужно ли это, а ведь он все-все усваивал и понимал! – сделав глубокий вздох, ответил он.
– Это так удивительно! – взволнованно подхватила Джоан, – Наш сын так мало контактирует с нами, да что там с нами – вообще со всеми напрямую..Это выглядит так, что человек со стороны засомневается, умеет ли он вообще говорить и мыслить, но сегодня, Эдвин!..Сегодня я отчетливо увидела, что он уже знает так много, и так много нам еще покажет..А еще..мы же постоянно говорим ему о своей любви, а он хоть и не дает сомневаться в том, что тоже любит нас, но ведь он не произносит и этих слов..И тут вдруг, увидеть эту надпись, словно впервые за три года, я она заплакала, не в
силах продолжать, и дала этим чувствам затопить ее всю.
Сын заговорил с ними постепенно, порционно, часто только по необходимости, чего требовали условия, ведь Анри рос, и все больше вещей так или иначе требовали его непосредственного участия и голоса. Месяц за месяцем, Анри становился чуть более разговорчив, иногда всего лишь на пару предложений в месяц, но и это восхищало и радовало. Иногда случалось, что он рассказывал, кратко, о прочитанной им книге.
Такие вечера были всегда незапланированными праздниками в их семье. На втором этаже доме для него отвели большую мансарду ровно с того момента, когда он
самостоятельно смог выразить собственное желание. Она была его священным местом. Довольно рано он поставил родителей перед фактом, что ему нужен замок на дверь, и они, как часто бывало, не нашли в себе сил перечить. При этом у них не было ни единого поводу опасаться этого решения. Запирая дверь изнутри, Анри даже в таком небольшом возрасте чувствовал себя размеренно-спокойно, ощущая свободу, оставаясь наедине со своими мыслями и чувствами.
Он по-прежнему много читал, часто запираясь в комнате и прячась в разных ее уголках, пропадая там на полдня с задернутыми шторами, и будучи таким незаметным и неслышным, просто потерянным для мира, словно исчезал до момента, пока родители не начинали искать его. Но книга за книгой не были его целью, с самых ранних лет книги были его проводниками, только и всего. Умению писать Анри научится так же рано, и именно эта возможность с наступления четырех лет была его страстью. Возможности писать Анри посвящал все свои истинные намерения.
Бесконечные мысли и сопровождающие их чувства всегда находили его в буйном танце внутри головы, тогда уже их были сотни тысяч, и одна за другой, они порождали новые, а он не оставлял попыток их распознать и понять, что в данный период ему ближе. В его собственном мире ему всегда было чем заняться и о чем подумать, и он не желал быть втиснутым во внешнее окружение.
Население городка было небольшим, но детей в нем было немало, и среди сверстников Анри тоже. В то время как у остальных детей в их городке были десятки приятелей, Анри его одиночество совершенно не волновало. Изгибы огромных кактусов, расселившихся повсюду, и очертания древних каньонов с величественными, красивейшего ржавого цвета