объяснил все это Орхидее, глубоко задетой видом Будды, пусть даже отлитого из японской бронзы, но стоящего на цоколе, вокруг которого не было ни горящих свечей, ни ладанных палочек. Полное отсутствие сумрака, благоприятного для молитвы, в этом огромном холодном зале: одни только витрины! Тогда она вышла из музея вся в слезах…
На этот раз нужно было туда вернуться.
Сейчас жизнь Эдуара и ее собственная зависели от ее смелости, и она спокойно, словно простая посетительница, вошла в зал, через стеклянную крышу которого пробивался бледный дневной свет. Она села на обтянутый бархатом диванчик, стоявший напротив огромной статуи для тех, кто желал посидеть и поразмышлять. Белые порой выказывали себя до смешного деликатными.
Долгое время Орхидея сидела неподвижно и смотрела на Будду, который, казалось, улыбался ей и ждал подходящего момента. Музейный охранник в синей униформе стоял, прислонившись спиной к дверному наличнику. С его места достаточно было слегка повернуть голову, чтобы увидеть застежку из бирюзы и золота, спокойно лежащую среди других гораздо менее ценных экспонатов, разложенных безо всякого вкуса, как если бы какой-то служащий музея достал их из кармана и случайным образом разбросал по красному бархату витрины.
Удача улыбалась молодой женщине: в зале она была одна.
Оставалось только подождать, чтобы охранник ненадолго отошел…
С натянутыми до предела нервами она попыталась сосредоточить свои мысли на этом пожилом мужчине, как будто в ее власти было удалить его отсюда. И вдруг он пошевельнулся, заложил руки за спину и, сделав несколько шагов, встал перед окном, рассеянно рассматривая заснеженный парк, а затем направился к соседней комнате, откуда раздавался чей-то голос.
Как только он повернулся спиной, Орхидея вскочила и бесшумно проскользнула к витрине. Вынув из своего манто длинную шпильку для волос, она уверенным жестом вставила ее в медный замок. Использовать подобный инструмент ей было не впервой – язычок быстро поддался. А остальное заняло лишь мгновенье: она открыла витрину, просунула руку внутрь, схватила драгоценность и спрятала ее в мех куницы с атласной подкладкой. Затем она бесшумно закрыла витрину, вернулась на свое место и приняла прежнюю созерцательную позу.
На все ушло не более двух-трех секунд.
Под вуалью и мехами Орхидее стало очень жарко.
Конечно, из-за волнения.
Но еще и от некоей странной радости – чувствовать сквозь кожу перчаток выпуклости драгоценных камней застежки, некогда украшавшей мантию великого императора Кьен-Лонга и многих других, последовавших за ним. Говорили, что императору эта драгоценность импонировала своей древностью, ведь за много-много лун до него она украшала наряд императора-поэта Тайзю, основателя династии Сонгов.
Когда же она перешла к супругу Цзы Хи, женщина загорелась желанием завладеть сокровищем, но это ей так и не удалось, поэтому император Хьен Фонг признавал за этой вещью некую магическую силу. Увы, эта сила не помешала белым дьяволам